— Алька… Я тут с Майкой встретился…
На том конце замерли, Влад прямо почувствовал это, потом раздалось:
— Как она?
— Почти не изменилась. Преподает в нашем старом Универе на мехмате, доцент.
— Даааа? Ай да Майка, — голос потеплел.
— Алик… У нее ребенок… От меня… Сын.
— Что… Ты уверен? Что… Как?
— Так, помнишь, я рассказывал… какой я дурак, Алька. Какой я дурак.
— Влад…
— Знаешь, она не замужем, и я так понял, что и не была.
— Влад…
— Алька. Она сказала, чтобы я спросил у тебя… что ты что-то знаешь про нее, про меня. Алька, что, что ты знаешь? Что ты должен мне рассказать?
На том конце послышались тихие ругательства, потом молчание, Влад ждал. Наконец Беспольский сказал:
— Это не телефонный разговор. Я приеду.
— Жду.
Он положил трубку.
На том конце Алик долго сидел, держа трубку в руках. Ну, вот оно, настало. Может и к лучшему…
* * *
Домой Майя пришла совершенно разбитая. Разговор ее вымотал. Сил не осталось ни на что, она попросила Сережу покормить кота, а сама ушла в свою комнату, прилегла, свернувшись калачиком.
Она все сделала правильно.
Пришел Василис, поглядел на хозяйку, тихо рыдавшую в подушку, и устроился сбоку. Понятно же, у мамы трудный день, нельзя ее беспокоить. Так он и сказал Сереже, заглянувшему в комнату проведать мать. Не нравилось сыну, как она выглядит, подавленная, мрачная. Кот сверлил его взглядом, пока он не закрыл дверь, потом плотнее прижался и начал мурчать, он знал, что это помогает. Майя обняла кота, зарылась пальцами в его теплую шерсть и потихоньку заснула.
А Сергей все размышлял над тем, что же могло так ее расстроить, и приходил к одному выводу. Тот мужик, что вылез внезапно, как черт из табакерки. Это из-за него она плачет. У парня аж зубы свело, так неприятен ему стал этот мужчина. И его прямой долг защитить мать, что бы там ни было.
Утро было теплое, чудесное майское утро. Выходной день. Солнечные лучи заливали подоконник, на котором возлежал Василис, царственно взирая на весенний сквер, на голубей, воробьев, соседских кошек и прочую живность. Среди кастрированных персов его можно было считать редкостным экземпляром, потому что этот двенадцатилетний кот имел отменное здоровье, великолепный мех, жизнерадостный характер и волчий аппетит. Плевал на все диеты, очевидно выдуманные людьми специально, чтобы унизить кошачье достоинство. Он любил мясо, мясо и еще раз мясо, и еще хозяйкины котлеты.
— Тебе котлетки греть, или так будешь? — спросила его хозяйка.
