– Все.
– Совсем все?
– Сейчас повязку наложу, и жить будет. Иншалла!
– Это хорошо. Он нам живой нужен.
– Чтобы пытать?
Вместо ответа я, удерживая переноску, другой рукой достаю телефон, нахожу в нем нужный снимок.
– Сюда посмотри.
На экране фотка из Интернета.
– Они ее продали ваххабитам, когда сын погиб и русская невестка стала никому не нужна. За семь тысяч долларов. А вахи подготовили из нее смертницу. Семь тысяч долларов, Алимхан, – вот цена жизни здесь. Тебе не кажется, что это не мы ее установили?
Перевязка закончена. Мы выходим покурить. Точнее, это хочет сделать Алимхан, а я – просто постоять, наслаждаясь тишиной и поглядывая на звездочки, проклевывающиеся на небе.
«Газель», на которой мы сюда приехали, стоит в темноте с выключенным мотором. Мне даже кажется, что никого рядом нет, но это ерунда, есть. Как минимум двое.
– А ведь это вы виноваты, – проговорил Алимхан, затягиваясь и смотря на небо.
На его пальцах темнела подсохшая кровь, заметная даже сейчас, ночью.
– В чем?
– В том, что тут такая задница.
– Уверен?
– Уверен. Вы давали деньги и продолжаете это делать. Посмотри, что происходит. Чиновники воруют, ваххабиты вымогают свою долю, простой народ – все через одного инвалиды. У нас врачи на «крузерах» ездят с этими левыми инвалидностями. Не было бы этих денег, дела обстояли бы лучше.
– Отвечаешь?
– Отвечаю.
– Посмотри хотя бы на Афганистан. Есть там деньги или нет – какая разница? Да никакой – война. Знаешь, на что я надеюсь?
– Я, в общем-то, понимаю, что произошло в девяностых. Мы оплошали. Облажались. Глупо требовать уважения к тем, кто обделался по самое не могу. Но теперь мы стали намного сильнее и умнее. В Сирии мы показали, на что способны. Теперь у каждого кавказского пацана есть выбор, на какой стороне находиться.
– Думаешь, все решится силой?
– Я не собираюсь ничего решать силой. Просто думаю, что стать шахидом на пути Аллаха, посидеть под бомбами и ракетами, а потом отправиться в рай – теперь не самое лучшее, что может предложить эта жизнь, Алимхан. Наверное, афганцу или пакистанцу, который хорошей жизни никогда не видел, это все в кайф, но нашим людям – вряд ли. У нас же тут, в России, жизнь очень даже интересная. Жутко хочется узнать, чем все это закончится. Да, Алимхан?
– Не уверен.
– Да перестань. Хочется. Ладно, пошли к нашему пациенту.
Вместе со спецами, материализовавшимися из темноты, мы перегружаем пострадавшего в «Газель».
Потом я говорю парням так, чтобы Алимхан это слышал:
