Внезапно его охватывает спешка.
Он ставит Винсента на пол, велит ему идти в детскую, ждать там и не будить маму. Сует босые ноги в первую попавшуюся обувь, коричневые полуботинки, когда-то красивые, а теперь стоптанные и без шнурков, спускается на лифте в подвал, спешит по неосвещенному коридору мимо складских ячеек.
Матрас в синем чехле, набитый конским волосом, простеганный, жесткий, теперь таких не найдешь, теперь всем подавай надувные да пуховые. На этом матрасе они спали первые несколько лет, что жили в городе.
Тяжеленный, почти весь лифт занял. Иван тащит его на кухню, сбивая со стен в коридоре картинки и одежду с вешалки. Матрас из конского волоса, возрастом двадцать один год, закрывает весь пол между холодильником и обеденным столом. Коленом он прижимает его к доскам, скатывает в плотный рулон, перевязывает с обоих концов веревкой, потом относит из кухни в свою рабочую комнату и прислоняет к стене, а на середину выдвигает стул. Снимает большую лампу из рисовой бумаги, поднимает свернутый матрас к потолку и подвешивает на крюк.
– Что это? – слышится голосок Винсента.
Иван и не заметил зрителя. Улыбается, вздыхает, подхватывает младшего сынишку на руки.
– Новая лампа.
Любопытные глазки долго смотрят на него.
– Нет, папа, это не лампа.
– Верно. Не лампа.
– А что же, папа?
– Секрет.
– Секрет?
– Наш с Лео секрет.
Иван идет на кухню, Винсент за ним. Смахнув с кухонного стола обрезки веревки, он сажает мальчика на высокий детский стул, достает новую бутылку красного из подставки под мойкой, где помещаются девять бутылок, – “Вранац”, с этикеткой, которая очень ему нравится, черный жеребец, непокорный, ставший на дыбы. Выливает пол бутылки в кастрюльку, сыплет туда несколько столовых ложек сахару, ставит на плиту, помешивает, пока сахар не растает, и выливает в пивной стакан.
– Громовой мед, Винсент.
Он поднимает стакан – мол, твое здоровье, Винсент! – мальчик улыбается и тычет в стакан пальчиком, оставив маленький, четкий отпечаток.
– Громовой мед, папа.
Иван подносит стакан ко рту, закрывает глаза. Глотает – и видит перед собой лицо, опухшее, синежелтое.
День был долгий, но все же не очень. Лео сидел на низкой скамейке во дворе начальной школы, ждал младшего брата, у которого сегодня больше уроков, чем у него. Потом они сидели вместе, разговаривали, ждали, опять разговаривали. Ни о чем. Оба знали, что просто тянут время. Если просидят здесь достаточно долго, папа, наверно, к их возвращению уснет от вина.
