— Слушаю и повинуюсь, о Царь, — ответил Мудрец.
С того дня он не говорил ни с кем и только передавал своим помощникам записки с приказами достать то, сделать это, поступить так. И не было отказа в просимом: так повелел Царь. Помощники приносили ему и горный воздух, которым дышат только орлы, и молоко матерей храброго племени Ут, никогда и никому не покорявшегося, и яйца крохотной пичужки Сель-Сель, не знающей страха при защите своих птенцов…
Долго делается лекарство храбрости… Но все же настал день, когда Мудрец пришел к Царю и сказал:
— Прикажи найти среди осужденных на казнь человека столь робкого, что принял он чужую вину.
И Царь повелел.
Узник шел, опустив голову, согнувшись, шаркая ногами, руки его болтались, словно засохшая виноградная лоза под зимним ветром.
— Снять оковы! — приказал Царь.
Заключенный смотрел невидящим взглядом на падающие кандалы.
— В чем твоя вина? — спросил Царь.
— Перед тобой царь царей, — засуетились тюремщики, — отвечай!
— Говорят, я убил купца…
— А кто его на самом деле убил? — спросил Царь.
— Говорят, что я.
— Но ты сам-то не убивал? Докажи это!
— Мне ничего не доказать, Царь. Судьи меня осудили.
— Дай ему твое средство, — приказал Царь Мудрецу.
Заключенный отпил из протянутой ему чаши и опять опустил голову…
— Не очень-то он расхрабрился, — сказал Царь.
— Не торопи, Царь, подожди, — ответил Мудрец.
Осанка заключенного начала меняться: плечи распрямились, спина разогнулась, одну ногу он выставил вперед, руки заложил за спину и, откинув голову назад, дерзко посмотрел на Царя.
— Царь не должен допускать несправедливости, — вдруг сказал заключенный. — Отпусти меня.
— Разве ты не виновен? — спросил Царь.
— Сын судьи убил купца, а свалили на меня. Сказали, что если я начну спорить, то будут пытать меня большой пыткой, а потом все равно убьют.
— О Царь, не верь этому каторжанину, ему уже нечего терять, вот он и клевещет на почтенных людей! — закричал главный судья.
Заключенный резко повернулся к одному стражнику, вырвал у него меч, и бросившись к другому, разрубил его чуть ли не пополам.
— Пощади, виновен я, но… — только и успел вскрикнуть судья, перед тем как меч снес ему голову.
Дворцовая стража кинулась на заключенного, но он прорубил среди них страшный коридор шириною в два меча и прорвался к перилам террасы, нависающей над обрывом. Облитый кровью, своей и чужой, освещенный солнцем, он казался закутанным в яркий плащ.
— Жизнь меня покидает, — крикнул заключенный, — но не вам, шакалам, меня казнить.
