Однако как ни увещевали газетчики неизвестных циников, как ни взывали к их совести - спустя какое-то время на том же кресте и опять поутру была обнаружена ещё одна белая бумажка с неизменным текстом, написанным черной тушью.
А вечером, когда я наскоро запивала холодные макароны горячим чаем, чтобы успеть настучать интервью со знаменитым путешественником Петром Евграфовым, - на экране телека вдруг возникла Ирина Аксельрод в черных кружевах, в меру подкрашенная, хорошо, гладко, как балерина, причесанная. Она сидела на пурпурном диване и отвечала на вопросы молоденькой блондиночки, исправно и чуток заискивающе улыбающейся ей.
- На меня это все производит тягостное впечатление... - с кроткой печалью произносила Ирина, собственно даже Павловна, потому что только рядом с усопшим Михайловым она могла смотреться молодой вдовой. В действительности ей было почти сорок, и она, пусть искусно, но красила волосы в темный цвет. Это я не в укор, а всего-навсего в погоне на голой правдой...
Кстати, в то время, когда другие женщины-бабенки весьма и весьма осуждают неравные браки, тем более если жена моложе мужа на целых сорок лет, - я к этому явлению отношусь вполне терпимо, хотя и с юморком. Стыдно, конечно, признаться, но мне, как и прочим сестрам по разуму, приходит в голову: "А чего они делают на предмет любовных утех, в постели-то?"
"Ну да ладно, - думаю потом, - каждому свое. Не судите, да не судимы будете".
Еще Ирина, красавица с большими черными глазами под высокими дугами породистых бровей, призналась, что собирается сделать документальный фильм о своем муже Владимире Сергеевиче Михайлове которого она полюбила как-то сразу, за ум, благородство и талант, а также за нежное, преданное, чуткое отношение к ней, к её душе и поэтическому дару.
- Но вам, наверное, нужен спонсор? - спросила эрудированная девушка-блондинка.
- Конечно, - согласилась с ней молодая вдова. - Но уже есть одно серьезное предложение. Есть человек, который чтит творчество Владимира Сергеевича и считает, что оно служит и долго ещё будет служить укреплению нравственных начал в нашем обществе.
Мне стало что-то скучновато, я дожевала последнюю макаронину, села за машинку...
Но печатать мне позволили не больше трех минут. Позвонила Дашка Разгонова, школьная ещё подружка, вертушка и хохотушка, с которой локоть к локтю просидели энное количество лет. Она сходу принялась смеяться и разоблачать вдовствующую Ирину Аксельрод:
