- Мне тоже показалось как-то странно: Пестряков, Шор, Никандрова друг за другом отправляются на тот свет, точно по списку на могильном кресте. В этом что-то есть. Какая-то мистика. Или злой умысел. Но если бы они были вроде Михайлова или подобного ему, - тогда наше литначальство, вероятно, встрепенулось бы, дало пинка в зад следствию... А так... Я был у Омара Булатова. Он как раз улетал в Нью-Йорк на конференцию "Цивилизация и гуманизм". Он мне сказал: "Вы почему-то решили, что торжество справедливости уже увековечено? Или у вас есть деньги, чтобы купить справедливость? Тогда зачем вы тут?" Я ушел. Вы пришли... Девушка-блондинка, уясните: маленькие людишки нужны только тогда, когда надо выбирать главарей. Для аплодисментов. Для опускания в урну бюллетеней. В остальное время им цена - грош. И Пестряков, и Никандрова, и Шор для наших писательских чиновников чистая мелочь, сор. Умерли - не умерли... Вот и вся правда. Другой нет, не найдете... - Старый писатель пошарил в кармане пиджака и кинул в рот таблетку. - Завидую вам. У вас впереди ещё столько открытий и причин для удивления!
И он был прав. В скором времени я убедилась в этом. Когда по скрипучей лестнице поднялась в темный закуток, очутилась в отделе кадров и попросила добродушную толстушку Лидию показать мне личные дела двенадцати писателей, умерших в последний гол. Среди прочих мне принесли нужные бумаги, касающиеся Пестрякова, Шора и Никандровой.
При этом как можно небрежнее я сказала бдительной, настороженной Лидии:
- Хочу понять, как они жили как умерли... Есть спонсор. Он готов оказать материальную помощь семьям умерших...
Прости меня, Господи, за то, что я врала!
Но зато Лидия растаяла:
- Ой, как бы хорошо было! Трудно живут многие писатели! И старики, и не очень. А если уж у кого умер кормилец, то...
Я рассматривала маленькую фотографию Дмитрия Степановича Пестрякова, наклеенную на картон. Он выглядел довольно молодо, не старше сорока. Имел в лице что-то разбойничье и смотрел на меня насмешливо, приподняв одну бровь. Глаза горели огнем. Крепкая шея выпирала из ворота белой рубашки. Темный чуб круто летел со лба в сторону. Вообще у этого человека чувствовалась нешуточная, азартная сила, даже её переизбыток.
Невольно приходило на ум: "Мог ли он даже в страшном сне представить, как одиноко, неприкаянно кончит жизнь? И попадет в категорию "сора"?"
Семен Григорьевич Шор, напротив, вид имел неброский: почти безволосый череп, уши врастопырку, нос пуговкой, рот толстогубый и какой-то младенческий. Выражение маленьких глаз растерянное. Аккуратист на момент съемки: темный пиджак, светлая рубашка, ровный ручеек галстука, с уголком белого платка из кармашка.
