Вот уж действительно.
Когда я занимаюсь английским, я выхожу минут на пятнадцать за дом, на лужайку и пытаюсь загорать. Все это время бабушка стоит в проеме, придерживая металлическую дверь на пружине. Сильные очки делают ее голубые глаза всевидящими.
— Нюшенька! Не лежи на солнце… опасно… разжижение мозгов… мне ли не знать, я ж сколько медсестрой работала… (Она уже забывает, кому в чем можно подвирать).
И через три минуты снова, нежно:
— Нюшка! Как врач тебе говорю: не лежи на солнце, а то помрешь, оставишь меня одну… Надо думать о старом человеке… Чего бы в дом не пойти
— тебе все равно, а старому человеку спокойнее.
И еще через три минуты, и еще… Ласково и неотступно. И стоит в дверях, как наказание Господне.
Однажды в минуту просветления бабушка сделала на редкость проницательное замечание. Из какого–то ее высказывания стало ясно, что тут ей плохо, а ТАМ — было хорошо. «Ну что именно там было лучше?»
— «Там, — сказала бабушка, — у меня было свое место»!
Бедные эмигрантские старики! Потеряв СВОЕ место, они теперь от растерянности пытаются занять ВСЕ. И вот бабушка почти круглосуточно занимает угол дивана в нашей американской бездверной гостиной и «слабым манием руки» контролирует передвижение всех родов войск.
Я зарабатываю машинописью, сижу обычно в подвале, подальше от бабушки, пока не услышу ее боевые трубы:
— Нюша! Нюша! Скорей…
— Ну что еще?
— Наташа говорит по телефону!
— И что?
— Разве она умеет?
— Умеет.
— Но все равно нельзя, сейчас гроза…
— Тьфу ты! Господи!
— Нельзя, нельзя… во время грозы нельзя пользоваться телефоном… Так и в телефонной книге всегда было написано: «За–пре–ще-но»!.. и штраф… у–у–у! Соловейчик, наш квартуполномоченный, однажды позвонил!.. Потом все решали, кому платить… Ах, здесь можно?.. Ну да, может, здесь грозы другие… почем знать… климат… А я тогда так решила остроумно: у нас каждый платил по 30 копеек…
И тут я ухожу в свое королевство и крепко захлопываю за собой дверь подвала…
…Видите, особенность этого истязательства заключается в том, что главным наслаждением моей жизни (после любви) всегда было (и есть, и будет) — общение. И вот теперь бабушка ежеутренне начинает «Goethes Gesprache»:
— Почему так жарко?! (это требовательно) Сентябрь всегда считался осенним месяцем. А!., (это озаренно) Тут солнце, наверное, низкое, ближе к земле…
Но ничего, скоро приедет еще одна пожилая родственница, тетушка мужа, и тогда мои «Разговоры с Гете» перейдут в настоящие «Unterhaltungen…» (der Russische Emigranten).
