Проорав это, тесть обернулся и велел Цзячжэнь:
— Иди в дом, собери свои вещи.
Цзячжэнь не двинулась с места, только вздохнула:
— Отец…
Тесть топнул со всей силы ногой:
— Живо!
Цзячжэнь взглянула на меня, стоящего в отдалении, повернулась и вошла в дом. Матушка горько заплакала:
— Пожалуйста, разрешите Цзячжэнь остаться!
Тесть отмахнулся от нее, повернулся в мою сторону и заорал:
— Скотина! С нынешнего дня Цзячжэнь от тебя все равно что ножом отрезали. Наша семья Чэнь и ваша семья Сюй больше не знакомы!
Матушка сказала с низким поклоном:
— Умоляю, ради батюшки Фугуя, оставьте нам Цзячжэнь!
Тесть крикнул ей:
— Он своего отца уморил.
Тут он и сам почувствовал, что перегнул палку, и сказал помягче:
— Вы не думайте, что у меня жалости нет. Во всем эта скотина виновата.
Потом прокричал мне:
— Фэнся пусть у вас остается, а ребенка, что в животе у Цзячжэнь, я забираю.
Матушка стояла в стороне и, утирая слезы, причитала:
— Как же я расскажу об этом нашим предкам?!
Показалась Цзячжэнь со свертком в руках. Тесть приказал ей:
— На носилки.
Она обернулась, посмотрела на меня, дошла до носилок, опять посмотрела на меня, потом на матушку — и забралась за полог. Тут откуда-то прибежала Фэнся, увидела, что мама села на носилки, и решила залезть к ней. Она вскарабкалась наполовину, но Цзячжэнь ее вытолкала.
Тесть махнул носильщикам, и они двинулись прочь. Внутри заплакала Цзячжэнь. Тесть рявкнул:
— Играть веселее!
Музыканты заколотили в гонги и барабаны, и я больше не слышал, как плачет Цзячжэнь. Носилки понесли по дороге. Тесть, придерживая полу халата, шествовал рядом с ними. Матушка, выворачивая ножки, жалко семенила за ними. Она шла до самого конца деревни.
Тут прибежала Фэнся с широко распахнутыми глазами. Она сообщила мне:
— Папа, мама на носилках.
От ее счастливого вида мне стало горько, я позвал ее:
— Фэнся!
Она подошла. Я погладил ее по лицу:
— Фэнся, не забывай, что я твой отец.
Она с хохотом ответила:
— Ты тоже не забывай, что я — твоя Фэнся!
Фугуй поглядел на меня и тихо засмеялся. Бывший повеса и мот сидел с грудью нараспашку на зеленой траве, сощурившись на солнце, проникавшем сквозь листья и ветки; на бритой голове пробивался седой ежик, на морщинистой груди сверкали капли пота. Старый вол погрузился в пожелтелые воды пруда, торчали только башка и длинный черный хребет, вода билась о них, как о берег.
Я повстречал старика в самом начале своих странствий. Я был молод и любопытен: каждое новое лицо, всякая неведомая история неудержимо влекли меня к себе. Никто так не раскрывался передо мной, как Фугуй — он был готов рассказывать и рассказывать свою жизнь без утайки, только слушай.
