В далекой белой мгле впереди чернел Севастополь. Редкие ракеты, как зарницы, вспыхивали на передовой.
В это время к берегам Крыма из Поти в сопровождении эсминца «Смышленый» подходил линейный корабль «Парижская коммуна».
Переход, как мы позже узнали, был тяжелый. Мокрый снег с дождем и штормовая волна до девяти баллов встретили линкор в открытом море. Мощные удары воды отогнули амбразурные щиты казематов, и вода поступала внутрь корабля. Прорывалась она через вентиляционные грибки и люки.
Люди боролись с водой и изнурительной качкой.
Мы напряженно все ждали на берегу.
И вдруг позади нас в море, где–то у Балаклавы или, как казалось, у Херсонеса, ударили тяжелые глухие взрывы. Затем послышался страшный гул и свист.
Это линкор «Парижская коммуна» лег на боевой курс в районе мыса Феолент и открыл огонь из мощных двенадцати дюймовых орудий. Одновременно с ним стрелял и эсминец «Смышленый». Стрельба была трудной, линкор лежал на боевом галсе между берегом и внутренней кромкой минных заграждений.
Оглушительные залпы гулко катились с моря, эхо повторяло их в Инкермане и у Байдарских ворот и возвращало снова к Балаклаве. Слышался яростный гром разрывов, вспышки молний полыхали уже за передней линией в расположении противника.
— Отличная стрельба, — сказал Морозов, наблюдая в бинокль, — много войск недосчитаются фашисты в эту ночь!
— Люблю, когда стреляет наша корабельная артиллерия! — добавил Иван Иванович.
Спускаясь по обледенелой тропке вниз, мы заметили группы людей. Из всех укрытий и тоннелей выходили бойцы и офицеры.
— Не забывает нас Большая земля! — слышалось отовсюду, а воздух продолжал сотрясаться от мощных разрывов крупнокалиберных снарядов.
Зарево поднималось над тем местом, куда сосредоточенно бил невидимый в ночи линкор.
Над тоннелем, на поверхности земли, гудело и грохотало. От разрывов бомб и снарядов, как в лихорадке, тряслось все наше железобетонное подземелье. Обваливался кусками потолок, и известковая пыль застилала слабый свет лампочки от аккумуляторов — единственного сейчас освещения КП.
Прямым попаданием бомбы была разрушена пристройка у выхода из нашего убежища, разбиты пирсы, в груду камней превратились береговые постройки.
От сильных взрывов вздрагивали массивные железные ворота, закрывавшие вход в подземелье. Казалось, еще один взрыв — и их так перекосит и заклинит, что сидеть нам в тоннеле, как в мышеловке.
Это было семнадцатого декабря. Утро начиналось свежее, чистое, морозное. Но уже через несколько часов бухта и город покрылись дымом от разрывов снарядов и бомб, от огня пожарищ.
