Но два самолета успели сбросить бомбы. Со свистом они врезались в воду, осыпая осколками корабль. Одна из бомб разорвалась вблизи корабля. Заскрежетало железо, тральщик вздрогнул и остановился, потеряв ход.
— Что случилось? — спросил по телефону Трясцин. Из машины сообщили, что от сотрясения заглохли дизели и прекратилась подача горючего.
— Сейчас исправим! — доложил механик.
В наступившей тишине слышно было, как стучат железными ручниками в машинном отсеке.
Время тянулось медленно, видневшийся вдали отряд кораблей снова уползал за кромку горизонта, оставляя над водой лишь верхушки тонких мачт.
Наконец гулко застучал дизель, и Трясцин, облегченно вздохнув, поставил ручки телеграфа «вперед».
И тотчас же сигнальщик доложил: «На корабль идут пять самолетов». Но тральщик уже набрал ход и готов был встретить врага.
— Живем, Марковчин! — весело сказал Трясцин штурману.
Самолеты снова пикируют на корабль. Осколками бомб тяжело ранило рулевого Никонова. Командир, осторожно поддерживая рулевого, сам стал за штурвал. На мостик прибежал военфельдшер с санитаром. Матрос Синюков, потушив полгар в артиллерийском погребе, выскочил на палубу отдышаться.
— Синюкова на мостик! — приказал Трясцин. Матрос бегом поднялся по трапу и принял из рук командира штурвал.
Тральщик уклонялся от атак самолетов то вправо, то влево, то увеличивал, то уменьшал скорость.
— Какие ближе? — громко спрашивал Трясцин сигнальщика Ефремова, и тот в полный голос докладывал:
— Слева оторвались!
— Право на борт! — командовал Трясцин рулевому и снова спрашивал сигнальщика:
— А сейчас какие ближе?
— Прямо по носу! Оторвались! — кричал сигнальщик.
— Так держать! — командовал Трясцин рулевому, ставил ручки телеграфа «на самый полный вперед», и бомбы с грохотом ложились за кормой.
Наблюдавшие все это армейские офицеры и солдаты всячески старались помочь экипажу корабля. Они установили на палубе и надстройках тральщика пулеметы, вооружились автоматами и открыли не столько прицельный, сколько энергичный огонь по вражеским самолетам.
Корабль уже имел несколько пробоин в корпусе, в кормовой отсек все больше поступала вода, два раза возникал пожар в кают–компании и на юте, но каждый раз огонь тушили, пробоины заделывали, воду откачивали. О пробоинах и поступлении в отсеки воды матросы старались не говорить армейским товарищам.
Так продолжалось до тех пор, пока на далеком горизонте не открылся Тарханкутский маяк. В какой–то момент самолеты фашистов словно отодвинулись в сторону от корабля, и там завязались воздушные бои.
