Близки нам были слова печальной песни моряков:
Их было три — один, другой и третий.
И шли они в кильватер без огней,
Лишь волком выл в снастях разгульный ветер,
Да ночь была из всех ночей темней…
Ее любил петь молодой штурман Морозов.
Нас, прибывших тогда из Ленинграда, с хмурой Балтики, где белые чехлы на фуражках казались лишними, поразило вечно солнечное и сияющее Черное, море, и служба здесь представлялась нам легкой и праздничной.
Только придя на корабли, мы поняли, что профессия военного моряка–офицера — это повседневный напряженный и тяжелый труд, что корабельная служба требует мужества и энергии, отказа от многих привычек.
И вот теперь, после десятилетнего перерыва, мы снова встретились с Морозовым. Расспросив о службе на Тихоокеанском флоте, где я последнее время командовал 4‑м отдельным дивизионом торпедных катеров, Морозов проводил меня к командиру соединения — контр–адмиралу Фадееву.
Кабинет контр–адмирала представлял собой угловую комнату. Окна ее выходили прямо в бухту. Отсюда были видны и стоявшие у пристани корабли, и все, что делалось на рейде.
За столом сидел несколько сутуловатый, как большинство давно плавающих моряков, худощавый контр–адмирал. Продолговатое сухое нервное лицо, темные, слегка вьющиеся жесткие волосы с заметной проседью и черные строгие глаза — все говорило о твердой воле, энергии и многолетней привычке командовать. Он был одет в аккуратно сидевший на нем китель, на котором выделялась массивная цепочка карманных часов — искусно сделанная корабельная якорная цепь с золочеными контрфорсами. Щеголеватая фуражка с нахимовским крутым козырьком лежала на столе.
Огромный гладкий полированный стол, за которым сидел адмирал, был пуст, как палуба военного корабля по боевой тревоге. На толстом стекле стояла маленькая пластмассовая чернильница и лежала тонкая ученическая ручка. Позже я узнал о муках интенданта соединения, который, услыхав от контр–адмирала фразу «убрать эти камни», относившуюся к громоздкому, величественному чернильному прибору из мрамора, бросился в комиссионные магазины на поиски нового и привез хитроумное сооружение из стекла и бронзы, заранее предвкушая благодарность. Но на следующий день этот прибор перекочевал на стол к начальнику штаба. Адъютант купил ученическую пластмассовую чернильницу и поставил ее перед адмиралом.
На стенах кабинета не было привычных морских пейзажей, копий картин Айвазовского, а висели чертежи и схемы мин и различных тралов.
