— Отлично, Валерий Яковлевич. Приезжайте прямо к нам. У нас свой дом, вполне комфортабельный.
— Эх, если бы я мог выбрать время! Мы, писатели, несем бремя службы русскому народу, и все наши дни очень уплотнены. Но я мечтаю об этом, и тут надо торопиться. Циолковский — интереснейшая личность нашего века. Будущее поколение создаст о нем легенды. А мы обречены на бесполезную трату времени. Просто оторопь берет!.. Вот видите, как хорошо, что мы встретились с вами — это благоприятный знак!.. Я позволю себе пригласить вас к себе для рассказа о Циолковском. Надеюсь, вы не откажетесь посетить меня, — и Валерий Яковлевич вручил мне визитную карточку и на обратной стороне ее записал дни и часы возможной встречи.
Попасть запросто к знаменитому Брюсову, чей портрет кисти Врубеля украшал когда–то стены Московского литературно–художественного кружка, было для меня далеко небезынтересно. Он был большой знаменитостью: новатор, ученый–поэт, философ. Четвертое измерение! Кстати, я сам в те годы читал Эйнштейна в подлинниках и знал, что «четвертое измерение» ничего общего с мистикой или метафизикой не имело. Но многие из этой координаты времени делали бог знает что. Еще в конце прошлого века Оскар Уайльд в «Кентервильском привидении» основательно высмеял четвертое измерение. Из слов Валерия Яковлевича я понял, что под «четвертым измерением» он понимает нечто особенное — почти метафизическое, и в душе улыбнулся. И тут же решил, что к Брюсову пойду обязательно. Я поблагодарил его за приглашение.
Через два–три дня в 10 часов утра, как и было условлено, я нажал кнопку звонка двери небольшого особнячка по Первой Мещанской улице… Дверь мне открыла женщина, которая, как я потом узнал, именовалась Брониславой Матвеевной и была сестрой жены поэта. Я назвал себя. Она приложила палец к губам и шепотом сказала:
— Валерий Яковлевич сегодня в ударе, он еще не ложился спать. Писал всю ночь, пишет и сейчас. Я, право, не знаю, как и быть…
— Если так, надо отложить нашу встречу.
— Нет, нет, подождите. Я все же спрошу его: ведь он вас ждет и возможно, потому и не ложился спать. Минуточку… присядьте.
Бронислава Матвеевна ушла, а через минуту я входил в кабинет Валерия Яковлевича. Это была просторная комната, но из–за густого табачного дыма почти ничего не было видно.
— Я здесь, — сказал Валерий Яковлевич. — Прошу покорно, входите!
Я пошел на голос, пораженный столь странной картиной… Выходя из–за стола, чтобы пожать мне руку, он наткнулся на ведро, наполненное водой, в которой качались белые мундштуки выкуренных за ночь папирос… Их было вероятно более сотни. Брюсова слегка качало.
