— Прямо здесь, Мэгги. Наш ребёнок будет расти здесь, в твоём животе. Мой ребёнок. — Он снова её укусил. — Для нас это было бы ужасно? Вместе растить малыша?
Его шёпот соблазнял, искушал. Мэгги всегда мечтала о семье и горько переживала своё одиночество. А Брандт нашёптывал о постоянстве и преданности. Тело охватило пламя, и она была готова податься на уговоры. От желания не могла здраво мыслить. Не хотела, чтобы он останавливался, хотя ей нужно время, чтобы узнать его получше. Каждый раз, когда он прикасался к ней, в его глазах полыхало пламя собственника и ненасытный голод, а губы хранили отпечаток беспощадности. Брандт заботливый, умный, с прекрасным чувством юмора, истинный защитник, но разве этого достаточно, чтобы полностью узнать человека?
Пальцы Брандта выскользнули из её лона, он укусил чуть ниже и тихо рассмеялся в кудряшки.
— Милая, мужчины нашего вида могут управлять процессом зачатия. У нас всё по-другому, не так, как у людей. Просто хотел, чтобы ты знала: я бы не возражал, если бы в тебе рос мой малыш, а груди налились молоком.
Брандт снова улыбнулся, уверенный в себе. Ни капли уязвимости, одна сплошная мужественность.
— В конце концов, я кот. Но готов подождать, пока ты меня узнаешь и начнешь доверять, для меня это очень важно. Я буду очень осторожен, обещаю. — Подняв голову, он посмотрел на неё золотисто-мерцающими глазами. — Не двигайся, малышка, просто лежи, — прошептал Брандт и раздвинул её бёдра. — Когда в первую ночь ты лежала здесь, в моей постели, я сидел в том кресле и мечтал. Какая ты на вкус. — Он опустил голову.
Мэгги вскрикнула. Выгнулась и содрогнулась. Его неумолимый язык нападал, исследовал. Он посасывал её плоть, создавая землетрясения и фейерверки, разбивая на миллион кусочков. Это продолжалось и продолжалось, её охватил ураган чистого удовольствия. Неистово под ним метаясь, Мэгги кричала и умоляла, чтобы он овладел ею, был там, где больше всего ей необходим и для чего рождён.
Схватив Мэгги за бёдра, Брандт её потянул, пока попка не оказалась на краю кровати, а он плотно к ней не прижался. Эрекция — тяжелая и толстая, головка такая чувствительная, что, когда он в неё толкнулся, тело содрогнулось от удовольствия. По ощущениям лоно словно горячий, скользкий кулак, одновременно мягкое, словно бархат, и такое тугое. И Брандт почти слетел с катушек. Но заставил себя не торопиться, медленно её заполняя, толкаясь глубже и глубже, желая, чтобы она приняла его полностью.
