– Превечно обязан вам, сир Томашин. – Кивнув Ингльборо и Монфалькону, он заторопился прочь. – Неопасного плавания, сир. Прощайте! Ой! Парень, извиняюсь! – Доктор врезался в пажа, именуемого Клочком. – Ты. Хороший мальчик. Милый-милый. Прощайте!
Клочок придвинулся поближе к господину. Ингльборо тепло улыбнулся.
– Клочок, ты повредился? Ох и недотепа сей Ди!
– И так во всем, – согласился лорд Монфалькон, зло глядя вослед бурой мантии, исчезающей за поворотом, – кроме коварства. Мне тяжко, что он столь влияет на Королеву.
– Но не в чем-то важном, – сказал Том Ффинн. – И, кроме того, моя навигация значительно улучшилась за счет его знаний. Он не вполне дурак. Он сделал немало для моряка, Перион.
Лорд-Канцлер пренебрег сей нежеланной похвалой. Сложив руки на широкой старой груди, он глянул на друга сверху вниз.
– Тебе следует быть настороже, Том, дабы избежать обвинений в пиратстве. Особенно в Срединном море, где с избытком свидетелей. И никаких маврских кораблей. А также полонийских – и, само собой, татарских на сей раз.
– Остаются Иберия, Нижние Ланды, пара-тройка индепенденций…
– Законная добыча, определенно, – сказал Лорд Верховный Адмирал, беспечно поддерживая разочарованного Ффинна. Шишковатой рукой он рассеянно гладил Клочка по голове. – Да?
– Ты знаешь правило, Том. Не делай ничего, что поставит Королеву в неловкое положение. Навлечет стыд на Альбион. Усложнит мою дипломатию.
Том Ффинн позволил себе пронзительно усмехнуться.
– О, вестимо… ничего не делай, если уж коротко. Думается, я останусь в Узком море и маленько порыбачу. Если селедочный народ не вовлекся покуда в твои интриги, Перион!
Монфалькон был несокрушим.
– Я знаю, что ты уважаешь честь Королевы, Том.
Ингльборо кивнул, заявил веско:
– Альбион – всей планете пример.
– Я запомню. Что ж… – Вытянув маленькие сильные руки, покрытые шрамами, Ффинн обменялся рукопожатиями с друзьями. – Да не убаюкает вас воздух сего спокойнейшего Двора настолько, что вы уснете глубоким сном, дабы никогда не проснуться. И следи за здоровьем, Лисуарте.
Ингльборо коснулся своей бледной щеки.
– Я страдаю лишь обычными зимними недугами. Когда ты возвратишься, Том, я сделаюсь румян и деятелен, как всегда.
Затем сир Томашин Ффинн развернулся на пятке слоновой кости и погремел, клик-пшыть, клик-пшыть, прочь.
Монфалькон и Ингльборо, а также красивый паренек в ярде-двух позади продолжили свой путь, он же моцион, коему часто предавались, когда размеренно прогуливаться вовне становилось невозможно, и шаг за шагом удалились из густонаселенных, деловитых коридоров дворца в направлении Восточного Крыла, в те его части, кои Джон Ди недавно покинул, однако пошли глубже, через широкие, вместительные залы, полные тлеющего великолепия – знамена, доспехи, оружие, – скучного и пыльного, и далее в гулкую мглу кафедрала тирании, в Тронную Залу отца Глорианы, короля Герна, где владычествовали ныне крысы, а пауки танцевали точные, часто повторяемые па; где тени метались, бились и исчезали. Сюда проникал напрямую единственный луч света: он падал на мозаичный пол, посеребренный следами слизней и улиток. В сем световом потоке пленники Герна – любой заключенный, а то и оказавшийся не в фаворе придворный – показывались некогда тем, кто вместе с Герном скрывал себя в тенях. Трон оставался: асимметричной формы, сзади как искривленная полусфера, на пьедестале, куда вели тринадцать черных ступеней. Здесь Ингльборо и Монфалькон принялись напоминать себе о железном прошлом, истребление коего некогда замыслили и возврату коего все еще препятствовали. Было холодно; однако два старика помнили, как сумрак освещали однажды жаровни, чьи окровавленные угли смердели и шипели. Они помнили перешептыванья, отмщение задуманное и исполненное, яд, растление любой невинной души, дерзнувшей забрести в сие место.
