Если же кто-то из новоприбывших оказывался крепким орешком и не проявлял магических способностей, их просто-напросто сажали в карцер и надевали на голову шлем Винстонсона. Вначале, когда он оказывался надетым на голову, не чувствовалось какого-то дискомфорта и даже была возможность слышать, как охрана уходит, закрывая за собой дверь. Но затем шлем начинал сжиматься. Его мягкая, но плотная структура будто обволакивала всю верхнюю часть головы, оставляя лишь рот не поглощенным собой. И тогда ты отправлялся в полную тьму. Маги, сумевшие до этого момента чудом сдержать свои способности в панике теряли контроль. Обычные же люди просто сходили с ума, находясь в камере без единого звука, запаха и намека на свет. Почему вдруг неделю назад появился человек из министерства и Грея выпустили из этого ада оставалось для него загадкой.
Но не только карцер старался свести с ума, сами стены и вся атмосфера Обскурита были пропитаны страхом, болью, угнетенностью. Черные обшарпанные стены, низкие потолки, редкие светильники с еще более редкими свечами в них, грязь и мусор под ногами, которые специально не убирали годами, чтобы люди, находящиеся здесь, почувствовали, что к ним относятся хуже, чем к животным. Повсюду в стенах были проделаны зрачки для наблюдения за заключенными, и, казалось, что за тобой следят ежесекундно: в узкой камере-чулане; в темном, давящем коридоре; в давно не видевшей уборки, полной тараканов и другой живности столовой; в пропахшей нечистотами уборной; и конечно в покрытой ржавчиной и плесенью душевой. Тут и там были развешаны плакаты с изображениями правителя Вортисмана, читающего нотации всем заключенным, поливающего грязью магов, обвиняющего их в преступлениях, призывающего признаться и выдать преступников. Один из таких плакатов висел прямо у входа в столовую, гласивший "Каждый виновный будет отравлен ядом, который он же сам и распространяет".
- Можно я присяду? - спросил щуплый мальчик с подносом в руках.
Грей глянул на мальчишку, на поднос с едой, который тот держал и ничего не ответив, продолжил жевать горбушку, запивая ее похлебкой, отдающей тухлой рыбой. За всю неделю рядом с Греем никто не осмеливался сесть, все заключенные его побаивались и шептались за спиной.
Парнишка, не дождавшись ответа, все же сел за стол, хоть и на самый край с противоположной стороны. Он весь трясся, постоянно оглядываясь на Грея и по сторонам. На его лице красовалось несколько свежих синяков, а губа была разбита, от чего парнишка морщился каждый раз, когда подносил ложку ко рту.
