— Где госпиталь? — стонут раненые, валяющиеся по дорогам. Но и госпиталей нет. Нет бинтов, нет лекарств, нет перевязочных средств, нет медицинской помощи.
Преданные, проданные массы людей скитаются по дорогам. Теперь уже ясно видно, уже точно известно, что пришел конец. Страшный конец кичливых слов, безответственных дел — расплата за измену.
Все рухнуло, превратилось в развалины, и обманутый народ бредет по дорогам на восток. Рабочие, крестьяне, интеллигенты в оборванной одежде, с узлами в руках, в обмотках.
И тут приходит весть из-за Горыни, из-за Збруча. Вдруг темнеет ночь, гаснет зарево на небе, замолкает шум пропеллеров и эхо пулеметных залпов. Это мир, принесенный с востока. Женщина с ребенком на руках возвращается из леса, крестьянин, скрывавшийся в болотах, открывает двери покинутой хаты, выбегают из подземных убежищ, из прикрытых ветками подземных нор побледневшие дети.
Мы останавливаемся у Стохода. Медленно, спокойно течет зеленоватая вода в камышах. Пересохшие рты жадно втягивают воздух, отдыхают окровавленные ноги. Приближается спасительная граница, к которой, падая от истощения, мы идем днем и ночью.
— Останьтесь, подождите здесь, — говорит крестьянин. С полуслова понимают друг друга украинский крестьянин и беженец из Варшавы.
Остается лишь вопрос:
— Как долго ждать?
— Ждать недолго, — говорит крестьянин.
И вот приближается граница, к которой мы спешили в страшные, пылавшие заревами ночи, к которой шли израненными, окровавленными ногами, с глазами, измученными бессонными ночами, часто теряя надежду, что удастся дойти.
Но граница приходит сама, приносит украинской земле мир, приносит отчаявшимся спасение.
День 17 сентября избавил украинскую землю от войны и крови, от окончательной гибели и спас всех тех, кто ушел на восток. Этот день принес мир и братство.
1939
Три дня длилось Народное собрание во Львове. Западная Украина решала свою судьбу. Полторы тысячи депутатов заполнили алый зал оперного театра. Львовский театр не знал до сих пор такой публики. Женщины в платочках на головах, работницы в ярких одеждах, крестьяне в бараньих кожушках, а рядом с ними — профессора, учителя. Впервые крестьянские лапти и крестьянские сапоги ступали по коврам широких лестниц.
Я знала этих людей в их самые худшие, самые угрюмые дни, в дни угнетения, в дни войны.
Вот молодые девушки. Их уделом было гнуть спины на панских землях, очищать господский лес по пятьдесят копеек за рабочий день, продолжавшийся от рассвета до заката.
