Это было главное для Полковника. Чем там закончатся переговоры и политические игры – дело третье, не его компетенции. Дадут команду отбой – что ж, будет отбой, это тоже предусмотрено, и группа вернется. На том расстались, а через пару часов Литвинов позвонил и сказал: переговоры заканчиваются ничем, так что вам – зеленый свет.
Еще через два часа Полковнику пришла новая шифрограмма:
«Группа Кана погибла, связи Пятым не имею. Макс».
Чуть позже поступила весточка и от самого Пятого: погиб Семин, повреждена рация, группа приступила к выполнению задания.
С такими новостями Полковник приехал к Литвинову.
Литвинов нормальный мужик, однако… Не то чтоб трусоват, но страх в нем живет, это видно. Ему надо докладывать наверх, а ничего положительного доложить пока и нечего. Он соединяет пальцы замком, трещит суставами, выслушав Полковника, долго молчит, потом говорит расстроенно:
– Ну как же вы могли потерять бойца…
– Это война, – коротко отвечает Полковник.
– Это не наша война! Нас там нет и быть не может! – Теперь он говорит сурово, отрывисто. – Вы это знаете не хуже меня! Мало того что летчика захватили, так теперь…
Звонит телефон, Литвинов берет трубку, кричит раздраженно:
– Лариса Ивановна, я прошу ни с кем не соединять! – Но тут голос его меняется, он зачем-то поправляет галстук. – Простите, мы тут как раз… Но это все же война… Понимаю… Понимаю… Да, он у меня… Самые лучшие офицеры. Буду докладывать.
Литвинов осторожно кладет трубку, поясняет:
– Ваше начальство с моим начальством уже обменялось информацией. А с нас требуют результаты.
Он закуривает, протягивает пачку сигарет Полковнику, но тот качает головой:
– Бросил три года назад. Чаю, если можно. У вас заварка хорошая.
Литвинов нажимает кнопку, связывается с секретаршей:
– Лариса Ивановна, чай и кофе. – Потом уже обращается к Полковнику: – Давайте говорить так, как оно есть. Операция на грани срыва, да? И человек погиб, и рации ведь нет?
– В гибели бойца моя вина. Он еще не был готов… Замена ему есть. Мы этого парня держали на примете, не случайно он во Вьетнам и полетел. Рация… Там у меня Кулибин. Молюсь на него.
– Давай помолимся, если ничего больше не остается. А вот про вину свою молчи, у нас ведь только и ждут, чтоб виноватого найти. О другом речь. Американцы опять вышли на связь. Шум, говорят, не поднимем, если только…
Он замолчал, потому что вошла секретарша, поставила в высоком подстаканнике чай, чашку с черным кофе, вазочку с медом, сушки. Спросила:
