– Я скажу тебе больше. Я был здесь год назад. Обошел лес, крышу в избе отремонтировал, дрова заготовил. За неделю я ни одного ворона не видел. А сейчас они здесь. Чуешь? Они сюда слетаются, когда справедливость начинает брать свое! Понял теперь? Их скоро здесь будет целая туча, сержант. Вы совершили грех, когда убили лончаков. Они ведь совсем крохотные! Как ты считаешь, зачем они понадобились вашему, как его, заказчику?
Виктор помотал головой.
– Не знаю.
– А я догадываюсь. На чучела скорее всего пошли. В Китае, например, такие игрушки очень любят. А может, их просто съели. Но вам это все было по барабану, главное для вас было бабок срубить. Но это уже не важно. Вы свою судьбу сами выбрали.
Некоторое время никто из них ничего не говорил. Затем Виктор произнес упавшим голосом:
– Я вижу сны. Постоянно. Иду по улице – вокруг люди, а головы у них медвежьи. Прихожу домой – в холодильнике мертвые медвежата. Еду на машине – посреди трассы стоит медведь. Стоит неподвижно и смотрит. Смотрит прямо на меня, будто взглядом насквозь прожигает. А еще в каждом сне я вижу петлю. Будто… будто меня подталкивают к самоубийству. Сначала я не верил. Потом понял. Этот самец – он жив. Он до сих пор жив, старик. И он хочет мести. Это ведь он вчера приходил к избушке. И сейчас это он был. Я узнал его по отметине на груди. Сколько живут медведи?
– Двадцать-тридцать лет. В неволе больше.
– Значит, он вполне мог прожить эти шестнадцать лет.
Внезапно Смолин зашелся хохотом. Лающим, хрипло-отрывистым, который уже с трудом можно было назвать человеческим. Оглядевшись по сторонам, словно кто-то мог подслушивать их в таком месте, он сообщил с заговорщическим видом:
– Представляешь, он сломал наши ружья. Ничего не тронул. Ну, кроме двери. А ружья – в хлам.
– А ты догадываешься, зачем он это сделал?
Неприятная ухмылка вновь исказила лицо Смолина.
– Конечно. Я же не дурак.
Он потряс в воздухе древним оружием орочонов.
– Как ты там говорил? Засунуть эту штуковину ему в пасть?
– У тебя ничего не выйдет, – покачал головой егерь. – Он порвет тебя.
– И все равно я пойду в лес. Я должен.
Пожевав губами, Олег вдруг сказал:
– Ты ничего не изменишь, сержант. Даже если убьешь зверя.
Лицо Виктора приняло насупленное выражение, нижняя губа оттопырилась, а брови сдвинулись. В нем все больше проклевывалось нечто звериное.
– Какого черта? Почему?
– Потому что таков закон Вороньего мыса. Ты забрал у медведей деток. Теперь у вас забирают ваших. Баш на баш.
