Железная трава | страница 13
Но тут задвигались вокруг люди.
— Входи!..
Впихнулись и мы. Я от парочки той ни на шаг, как магнитом тянуло. Теснота, давка! Духота такая, хоть топор вешай. Барышня в платочке взобралась у стены на скамейку, парень ее — подле, внизу. Слушаем, ждем, затаив дыханье. Ах, как весело быть с людьми, со своими вместе, плечо в плечо, локоть об локоть: тут хоть смерть!..
Вышел человек на подмостки. Нет, не поп! Поп при рясе, а этот в поддевке, и легче мне стало.
Начал:
— Братцы, сестры! Зачитаю прошение к самому царю. Станем перед ним на колена, будем рыдать и плакать… Братцы, слушайте…
Народ в один голос:
— Читай, читай…
А у той, что за моей спиной, глаза в огне, и зубами вцепилась в губы.
— «Государь! — начал человек. — Мы, рабочие, наши жены и дети пришли к тебе искать правды, защиты…»
— Нет у царя правды! — шепчут у меня за спиной. Оглянулась я: она!..
Человек в поддевке зычно зачитывал, люди молчали, иные плакали. Лица — как на молитве в церкви. Меня подняло, словно пушинку: чую, свербят от слез и мои глаза. Оттого с досадой бросила я той паре, чужой, неспокойной:
— Тише!
Девушка под платочком повела глазами, глаза в слезах, только сразу же видно, что слезы у нее от иного. И дивно и жутко мне за нее!
Кто-то в конце предложил добавить:
— И чтобы войну поскорее кончали…
А за спиной у меня девичий голос, уже криком:
— И чтобы — свободу! Царя ограничить!
Ох, что только поднялось тут вокруг!
Сразу в сто глоток:
— Кто там такое?..
— Кто супротив царя?!
— Давай эту супостатку!
Закипело вокруг, как в котле над огнем. Сорвала я деваху со скамьи и ну напирать, спиной ее от людей затираю. Выбрались из гущи мы кое-как под небо, а там — тьма, зги не видать. Не помня себя, волоку девицу дальше по улице, а за нами рычат, как звери из клетки.
— Ну пошто же так? — говорю я барышне. — Ведь убить могли…
А она молчит. Пригляделась я — все лицо в слезах. Говорит, губами, как дитя, шлепает:
— Пусть бы убили…
Довела я Наташу (так звали девицу) к двери ее дома, а она меня просит:
— Зайдите, товарищ… Мне так тяжело… Вы ведь работница?
Вот тут и пошло. Начались мои роды. А бабушкой-повитухой при мне она была, Наташа, курсистка.
Комната у нее крошечная, а в углу — пианино, и книги кругом.
— Слушайте, Груня! — говорила мне хозяйка. — Они там просят царя освободить борцов за свободу… А ведь это мы!.. Я уже вот отведала тюрьмы и завтра, может, снова под замок… А они… на меня… как чужие!
И пошла и пошла. Стало мне страшно от слов, от правды ее, будто стою я на тоненьком льду, а подо мною — глубь безо дна.