Они встречались ночь за ночью, купаясь в темных чистых озерных водах. Принц был настолько счастлив, что ему чудилось: он плывет не на волнах, а в небесах. (Возможно, он сам дошел до такой легкости в мыслях, но не исключено, что подобный взгляд на вещи он перенял от принцессы.) Но, стоило ему заговорить насчет небес, принцесса жестоко его высмеивала.
Ночи стали лунными, и это доставило им новое удовольствие. В лунном свете все казалось им удивительным и невиданным, полным какой-то древней, увядшей, нонепреходящей новизны. А когда подошло полнолуние и ночное светило оказалось в зените, одно удовольствие было нырять поглубже и оттуда, снизу, смотреть на огромное светлое пятно, мерцающее и колеблющееся над ними так близко, что рукой подать. Пятно ширилось, таяло и вдруг опять застывало, словно твердело. Они устремлялись прямо на него — ах! — и над ними, в недостижимой высоте повисала луна, ясная, холодная, такая, прекрасная, словно застывшая на дне озера поглубже и намного синее, чем то, по которому они плыли, — так говорила сама принцесса.
Принц скоро понял, что в воде принцесса почти ничем не отличается от всех прочих людей. И что на воде она не так язвительна в своих вопросах и не так дерзка в ответах, как на суше. И хохочет не так часто, а уж если смеется, то не так резко. Да, в воде она была и скромней, и женственней, чем на берегу. Но когда принц допрыгался с ней в озеро до того, что влюбился по уши и начал заводить разговоры о нежных чувствах, она в ответ только поглядывала на него и посмеивалась. Разок-другой, и она будто бы стала призадумываться, будто силилась понять, что все это значит, но хватало ее лишь на то, чтобы смутно чуять — за этими словами что-то кроется. А стоило ей оторваться от воды, она настолько менялась, что принцу оставалось только думать про себя: «Если я на ней женюсь, нам останется, только одно: мне превратиться в тритона, ей — в наяду, — и поплывем мы в сине море, куда глаза глядят».
Принцессины развлечения в озере превратились в страсть, побыть на суше хотя бы час — это стало для нее невыносимо. И вдруг однажды ночью, когда они с принцем нырнули, ее охватило ужасное подозрение: озеро как будто стало мельче. Невозможно представить, что с ней сделалось! Она резко вынырнула и, не говоря ни слова, устремилась к прибрежному обрыву. Принц не понял, что случилось. Он поплыл за ней, на ходу допытываясь, в чем дело: может быть, ей стало дурно? Она не оборачивалась, вопросов его словно и не слышала. Подплыв к берегу, она выбралась на скалу и быстро оглядела ее. Луна была на исходе, ничего было не рассмотреть, ничего определенного сказать было нельзя. Вернувшись в воду, принцесса, так и не обмолвившись ни словом и ничего не объяснив принцу, поплыла домой. У принца было такое чувство, что она даже не сознает, что он плывет рядом. В расстройстве и полном замешательстве добрался он до своей пещерки.
