Прошло несколько долгих минут, и наконец дурнота стала отступать. Линдсей умылась и попыталась привести в порядок платье. Но огромное красное пятно спереди невозможно было отстирать. Нельзя возвращаться в столовую в таком ужасном виде.
Она обессиленно опустилась на пол, прижав колени к груди. Однако тут же раздался настойчивый стук в дверь.
– Линдсей, ты там?
Она прижалась лицом к коленям.
– Уходи, Антониос.
– Открой дверь.
Линдсей едва не рассмеялась: ее муж добивался своего несмотря ни на кого и ни на что. Сейчас же ее лишь одолевала усталость.
– Прошу, уходи.
– Ты там в порядке?
На сей раз она все же усмехнулась:
– Нет.
Антониос подергал дверь и навалился на нее плечом. Та отворилась, и Линдсей устало подумала, что его, наверное, ничто не остановит. Увидев жену, сидящую на полу, мужчина выругался и присел на корточки, заглядывая ей в лицо.
– Боже… что с тобой, Линдсей. Ты больна?
– Нет, Антониос. – Она выпрямилась, чувствуя, как ноют мышцы от недавно перенесенной панической атаки.
– Тогда что?
Внезапно Линдсей надоело уворачиваться от него – она так устала от его непонимания, от собственных попыток объясниться и скрыть правду. Он хочет знать – прекрасно, он узнает все.
– У меня был приступ панической атаки, – бросила она, умываясь еще раз – нужно было хоть чем-то себя занять.
– Панической атаки?
Муж смотрел на нее с изумлением.
– Да, именно так. У меня социофобия. Всякие необычные ситуации, необходимость быть в центре внимания вызывают панику.
Антониос не мог отвести от нее глаз.
– И ты… у тебя это было, когда мы были вместе?
– Да.
– Но ты никогда…
– Не говорила? Я пыталась, Антониос. Пыталась объяснить, но ты не хотел слушать.
– Я бы послушал тебя, если бы ты рассказала все, как есть!
Линдсей устало посмотрела на него.
– Ты уверен?
Он бросил на нее пристальный взгляд.
– Пойду скажу своим, что нам нужно уйти, – наконец вымолвил он. – Ты подождешь меня пару минут?
Линдсей прерывисто вздохнула:
– Да.
Антониос направился к столовой, чувствуя, как в нем закипает ярость – вот только на кого, было непонятно. Что-то в глубине души подсказывало, что винить, кроме себя, некого, но к такому повороту событий он пока не был готов.
Шесть вопросительных взглядов устремились на него, когда он вошел в комнату, – мать, брат, три сестры и муж Парфенопы, – все они видели, как Линдсей, покачиваясь, точно пьяная, вышла из столовой. За столом воцарилось зловещее молчание.
– Линдсей плохо себя чувствует, – объяснил Антониос, стараясь, чтобы лицо его не выдало подлинных чувств. – Я отвезу ее к нам на виллу.
