Но тут Линдсей поймала взгляд Антониоса, в котором ей почудилось негодование, – и перестала что-либо соображать.
– Твоя работа так интересна, моя дорогая, – заговорила Дафна, и Линдсей осознала, что замолчала, может быть даже оборвав фразу на середине. – У тебя такой живой ум, такая тяга к познанию.
Искреннее восхищение в голосе пожилой дамы так тронуло Линдсей, что она едва не расплакалась, и попыталась улыбнуться. И тут вновь подступила паника, заболела грудь, и Линдсей прижала к ней руку в попытке облегчить боль. Дафна обеспокоенно положила руку на ее плечо.
– Линдсей, все хорошо?
– О, отлично.
Эти слова она повторяла, точно рефрен, всем и каждому. Опустив руку, дона улыбнулась.
– Простите. Я немного устала в дороге. Как ваши дела? Антониос рассказал мне…
– Тогда ты знаешь, что мои дела не очень. Но я прожила неплохую жизнь. Я сожалею лишь о нескольких вещах.
Что ж, подумала Линдсей, это хотя бы честно. Большинство людей отчаянно заявляют в такие моменты, что им не о чем сожалеть.
А она сама? Сожалела ли она о своем браке? О том, что полюбила Антониоса, хотя их любовь и не продлилась больше недели? О том, что покинула его?
– Пройдем в столовую? – раздался голос мужа.
Линдсей, погруженная в свои мысли, не заметила, как он подошел к ним. Она невольно залюбовалась им – в темном костюме и белоснежной рубашке с темно-синим галстуком Антониос был потрясающе красив. Улыбка его была безупречной – вот только глаза оставались непроницаемыми. Какой счастливой она была с ним – хоть и недолго.
Встав, Линдсей оперлась на руку мужа, предложенную ей, втайне благодарная ему за поддержку. Она чувствовала, что он напряжен – под ее пальцами мышцы его казались налитыми свинцом.
Наконец все сели за стол, и подали первое блюдо. Тут же начались вопросы, первой стрелу выпустила Парфенопа.
– Ну, Линдсей, как была поездка в Америку?
– Хорошо. Правда, там холодно.
Линдсей промокнула губы салфеткой и глубоко вздохнула.
– Тебя долго не было, – зазвенел колокольчиком нежный голос Ксанте, не вяжущийся с ее сощуренными глазами и сжатыми в полоску губами.
Они явно что-то заподозрили, подумала Линдсей. Может, Антониос и не рассказывал ничего родным, но они могли догадаться.
– Да, мне нужно было закончить исследование.
Усилием воли она заставила себя положить салфетку на колени и взять вилку. Пальцы ее побелели от напряжения.
– Я думала, ты можешь его делать где угодно, – вступила в разговор двадцатишестилетняя Ава.
