Израиль. Мой разум перекатывал это название, язык мой пробовал его на вкус. Взгляд мой искал торговца среди гостей и не находил его. Истории Тамрина наверняка были столь же отполированы, как и его придворные манеры. Но ни одно из царств, которым исполнилось лишь полвека, не могло обладать подобным влиянием или же похваляться таким богатством, как он сказал мне. Ни один царь не мог быть настолько обласкан капризными богами.
Много часов спустя, когда я наконец провозгласила путешествие оконченным, а Сабу — богаче прежнего, когда последний золотой диск и египетский скарабей, последний сверток ярко окрашенной ткани из долины Инда были отданы гостям и тысячи мешков с зерном, в каждый из которых был вложен серебряный кубок, были розданы оставшимся во дворе, я возвратилась в свои покои. Махнув измученной Шаре в сторону постели, я села на свой диванчик, достала подаренный свиток и увидела финикийский алфавит наряду с арамейской каллиграфией.
Читала я до рассвета, а после и до самого позднего утра.
— Поведай мне, — сказала я, сидя в тишине моих личных покоев, — что это за зазнайство?
Именно здесь я умоляла отца не отдавать меня Садику. И здесь же я просила его отослать меня прочь. Как много с тех пор изменилось!
Тамрин, склонившийся передо мной в поклоне, изумленно выпрямился.
— Моя царица?
Он вновь был одет в простые одежды, браслет на запястье и аккуратно подстриженная борода были его единственными украшениями, а волосы он завязал на затылке простым кожаным шнурком. У двери напротив стоял Яфуш, золото сияло в его носу и на шее — высокомерный, неподвижный и прекрасный, он напоминал мне обсидиановую статую. Насколько же могут различаться мужчины!
Шара налила вино, и я откинулась на спинку резного стула, глядя, как он отпивает, не сводя с меня непонимающего взгляда.
— Ты читал тот свиток, который вчера подарил мне? — спросила я.
Брови Тамрина приподнялись.
— Я — не читал. Разве что часть его. Пиарские свитки порой цитируют при дворе Израиля.
— Понятно.
Вчера ночью мне хотелось сжечь пергамент, это собрание изречений, предельно ясно, вдохновленных другими, в основном египетскими, поговорками. Другого применения подобное собрание мудростей не заслуживало, хотя я вынуждена была с неудовольствием признать, что сборник довольно разумен, хоть и не похож на божественное откровение.
Но не поговорки и изречения в нем оскорбили меня.
— Как давно этот царь на троне?
Десять лет, моя царица, почти одиннадцать. Но, умоляю, скажите, что вас настолько огорчило?
