Есугея привезли домой на второе утро. В курене уже подоили коров и кобылиц, отгоняли стада в степь. Айлы пребывали в утренней суете, женщины спешили управиться с молочными работами, пока не прокисло, доливали в хурунгу, сбивали масло и перегоняли вино. Перед куренем мальчишки с криками отделяли телят от маток, гнали их в разные стороны.
Под изумленные взгляды куренных харачу, хлопотавших у юрт, конные с необычной ношей стремительно прорысили к середине куреня. Есугей, от сильного озноба укрытый тяжелой козьей дохой, лежал в беспамятстве. Смертная бледность уже тронула нос и обе щеки, лоб покрылся липкой испариной.
Ехавший впереди всех Буралдай резко остановил храпящего, запотевшего от скачки жеребца, и спросил у прохожей женщины:
– Где стоит айл Есугея-нойона?
– Вот эти белые юрты, что стоят кругом, – вытянув руку в сторону, та с любопытством вытягивала шею, пытаясь разглядеть человека в зыбке. – А кто это с вами, раненый? Вы, кажется, эхиресы, по говору…
Конные молча повернули к айлу Есугея, шагом проехали внутрь и, остановившись у внешнего очага, осторожно опустили зыбку на землю.
Из большой юрты вышел Хасар. Оставшись старшим в доме, он теперь носил шапку из белого войлока и был перепоясан новым ремнем, с которого свисал кривой нож в кожаных ножнах. Он изумленно оглядел незнакомых людей, и только потом посмотрел на лежащего в зыбке Есугея.
– Отец! – подбежав, падая на колени, он искривил в испуге лицо. – Отец, что с тобой?
– Что с ним, он ранен? – Оэлун, выбежавшая на голос сына, растерянно оглядывая лица незнакомцев, прошла вперед, опустилась на колени. – Жив?
– Жив, – устало сказал Буралдай, шапкой вытирая с лица пот и оглядывая детей, столпившихся перед ним. – Его отравили татары.
– Какие татары? – Оэлун подняла голову и непонимающе смотрела на него. – А где сын?
– Он был один. Ехал с востока и у Хуйтэна вышел на наш айл…
«Ехал один, с востока, значит, был на обратном пути… – немного успокоилась Оэлун. – Есугей сына не бросит».
Его занесли в юрту, уложили на кровать. Слуги побежали оповещать сородичей.
Старик-лекарь выпустил кровь. На немой вопрос Оэлун он отвел взгляд в сторону и отрицательно покачал головой.
– Когда? – сиплым от волнения голосом спросила Оэлун.
– Дня через два, – неуверенно ответил старик.
Через некоторое время Есугей пришел в себя.
Первым из братьев прибежал Даритай. Крадущимся шагом вошел в юрту, испуганно глядя на него, присел рядом. Есугей долго смотрел на него из-под пожелтевших век. Слабым, изменившимся голосом сказал:
