Бедный Джефферсон! Его удел — никогда и ничему не удивляться. И надо отдать справедливость — все долгие годы службы у меня он с покорностью нес этот крест. Он не удивился даже тогда, когда примчавшийся из базы автомобиль вместе с его хозяином доставил к подъезду коттеджа совершенно неизвестную полуголую даму и такого же неизвестного господина в мокром насквозь платье.
Мне стоило огромного усилия, чтобы не улыбнуться при виде того каменного безразличья, с которым Джефферсон выслушал мое распоряжение.
— Эта молодая леди и этот джентльмен будут жить в моем доме. Они займут партер. Я проведу гостей в их комнаты, а вы принесете мое белье и один из костюмов. Джентльмену необходимо переодеться.
— Слушаю, сэр. Прикажете Гопкинсу приготовить для леди и джентльмена горячий завтрак и пунш?
— Да. И как можно скорее.
Милостивые государи! Что вы там не говорите, а приятно иметь понятливого и корректного слугу.
И все же, хотя у меня нет никаких конкретных данных, я чувствую, что Джефферсон недоволен. Я достаточно хорошо знаю его для того, чтобы думать так. Сначала у меня мелькнула мысль, что это недовольство порождено излишней работой, вызванной поселением в доме двух новых обитателей. Но я сейчас же убедился, что догадка моя несправедлива: Джефферсон никогда не был лентяем.
Что же ему пришлось не по вкусу?
Впрочем, не все ли мне равно, что думает Джефферсон? И даже все обитатели острова? Подданные всегда думают о своих монархах только дурное. Это аксиома.
Итак, мисс Мэри и ее брат поселились в моем доме. Девушка уже на другой день совершенно оправилась от пережитого ею ужасного потрясения. Заботы добрейшей миссис Стивенс, в изобилии снабдившей красивую эмигрантку платьями и необходимыми вещами из своего богатейшего гардероба, окончательно вернули моей гостье ее, по-видимому, всегда жизнерадостное настроение.
Миссис Стивенс, молодая еще и очень привлекательная дама, была вне себя от восторга. В числе немногих находившихся на острове женщин, она была единственной, принадлежавшей к нашему кругу. Остальные были женами простых людей и, конечно, между ними и миссис Стивенс лежала целая пропасть.
— Я так рада, так рада, — говорила мне эта милая женщина. — По крайней мере, есть с кем поговорить и отвести душу. А вы рады, мистер Гарвей?
Помню, тогда я ответил нечто настолько неопределенное, что, кажется, даже огорчил мою добрейшую собеседницу. Тогда, в первые дни пребывания на острове моих гостей, я по совести не мог сказать, доволен ли я их появлением на моем жизненном пути. Даже нет — могу сказать определенно: скорее я был недоволен.
