— А то из-за чего же? Конечно, все из-за пани, — ответила Зося, утирая фартуком глаза.
— Ох, смерть, смерть! — уронила бессильно голову Марылька и словно осунулась вся в кресле.
— Какая смерть? — подошла ближе Зося. — Право, я думаю, мы больше подвергаемся смерти, если будем ожидать здесь хлопского бунта... Хмельницкий — дело другое! И пусть я глупая служанка, но мне сдается, что жить у него нам будет не хуже, чем в этой глуши.
— Жить? — улыбнулась горько Марылька. — Неужели же ты думаешь, что Богдан оставит меня жить, простит мне мою измену?
— Измену? — произнесла полным изумления голосом Зося. — Но разве пани изменяла? Нас увезли насильно, без нашего ведома! Пани сопротивлялась... пани хотела лишить себя жизни с горя, но злодеи стерегли ее!
— Ах, что там! — перебила ее с горечью в голосе Марылька. — Если бы я и стала говорить ему это, разве бы он поверил моим словам? Ох, недаром же он поднял такой бунт!
— Он поднял его потому, что верит пани! — произнесла твердо Зося и продолжала с воодушевлением: — Разве он знает, что вы по доброй воле ушли от него? Кто был в вашем сердце? Кто может доказать? Ой, нет, нет! Если бы он так думал, он не ездил бы на сейм. На кого же бы он жаловался, если бы думал, что пани ушла сама? Разве он вызывал бы господаря на поединок, если бы не думал, что он силою увез пани? Да и теперь не рисковал бы он жизнью ради той, которая любит другого!
Марылька молча слушала, поддаваясь невольно обаянию хитрой и убедительной речи служанки; под влиянием ее она разгорячилась и сама, и слабая надежда начинала пробуждаться в ее сердце. А Зося продолжала еще горячее:
— Нет, нет, мстить он будет не вам, а пану господарю и вообще всей шляхте. Паны отняли гвалтом его коханую зорьку; те помогали, а те не заступились. Но пани сама... Брунь боже![2] Он полсвета вырежет, чтобы добыть вас, возвратить себе отнятый у него скарб!
— Так ты думаешь, что Богдан не презирает, а жалеет и любит меня? — произнесла тихо Марылька, медленно подымаясь с кресла и опуская свою руку на руку Зоси.
— Сгорает! Клянусь всеми святыми, что так! — воскликнула пылко Зося. — О пани, страсть сильнее ненависти, да разве и возможно пани забыть?
— Ой, нет, не та уж я стала, — откинула Марылька грациозным движением головы свои волосы назад, — тоска и горе состарили меня, извели красоту...
— Красота пани слепит, как солнце, — прошептала восторженно служанка.
— Ты льстишь мне! — выпрямилась гордо Марылька и подошла к зеркалу.
