— А куда же посунул?
— По войсковым, верно, делам.
— Ой ли?
— Да разно говорят... — замялся, косясь на деда, пучеглазый.
— Мало ли что брешут, не переслушаешь, — нахмурился дед, — а что дома нет, так правда: я сегодня сам был во дворе.
— Неудача, — шепнул Кривоносу Чарнота.
— Благоденственного жития и мирного пребывания, — загремела вдруг у дверей октава и заставила всех обернуться.
У порога стоял в длинной свите, подпоясанный ремнем, среднего роста, но атлетического сложения новый субъект, очевидно, из причта; красное угреватое лицо его было обрамлено всклокоченной бородой грязно-красного цвета, а на голове торчала целая копна рыжих волос; большие уши и навыкат зеленые глаза придавали его физиономии выражение филина.
— А! Звонарь из Золотарева! Чаркодзвон! Вепредав! — послышались радостные восклицания из кружка поселян.
— Аз есмь! — подвинулся грузно к своим знакомым звонарь и, поздоровавшись, провозгласил громогласно: — Жажду!
— Гей, Шмуле, — засуетился Кожушок, — наливай приятелю в кухоль полкварты.
Шмуль прибежал сразу на зов и поднес с приветливою улыбкой звонарю требуемую порцию.
— Во здравие и во чревоугодие, — произнес тот торжественно и, не переводя духу, выпил весь кухоль до дна.
— Эх, важно пьет, братцы, — не удержался от восторга Чарнота, — чтоб мне на том свете и корца меду не нюхать, если не важно; таких добрых пияков поискать теперь! Почоломкаемся, дяче; с таким приятелем любо! — встал он и, обняв звонаря, поцеловался накрест с ним трижды.
— А что, дяче, не выпьешь ли со мной для знакомства михайлика[30]?
— Могу, во вся дни живота моего, — крякнул звонарь.
— Го-го! Не выдаст! — загоготали селяне. — Только не на пусто... капусты бы, соленых огурцов...
— Тащи все сюда, жиде! — крикнул Чарнота, любуясь новым знакомцем. — Вот фигура, так надежная! Фу-ты, какая ручища!.. Этакою погладить пана-ляшка, так останется доволен!
— Что там пана? — пожал пучеглазый плечами. — Он вепря кулаком успокоил!
— Что ты?
— Ей-богу! Взял я его раз выгонять зверя, он так с голыми руками и пошел... Только где ни возьмись одинец да ему прямо под ноги; шарахнулся дяк в сторону да как лупанет его кулаком в голову, так кабан заорал только рылом.
— Молодец! И такой лыцарь только в звоны звонит?
— Луплю во славу божию, — икнул звонарь, — но могу лупить и во славу человеческую...
— Чокнемся же, брате, — передал ему кухоль Чарнота, и оба приятеля, прильнув губами к посудине, не отняли их, пока не осталось и капли горилки.
