- Кто вы такой, чтоб меня судить?
- Да это не я, - сказал Авросимов. - Это они вас за то, что вы к бунтовщикам симпатии высказывали...
- Я? - скривил губы поручик. - А знаете ли вы, что я семь суток Пестеля в Петербург конвоировал, имея, представьте, указание - стрелять, коли что... Ага... Вот так сидел с ним... - и он опустился рядом с Авросимовым и прижался плечом к его плечу. - Вот так сидел...
- А он ничего?.. - спросил наш герой с присущим ему любопытством. - Не намеревался чего?..
Он заглянул в стеклянные глаза поручика, и они показались ему выразительными как никогда.
- Два жандарма сидели в санях напротив, - сказал поручик. - Я - рядом, а они - напротив. Я ему сказал: "Эта картина изображает нас с вами как единомышленников". Он засмеялся. "Вас это пугает?" - спросил он. "Нисколько, ответил я. - Даже поучительно весьма, не будучи виновным, ощутить себя в таковой роли". Он снова засмеялся, потом сказал: "Один Бог знает истинную нашу вину, ибо в житейском смысле мы всегда виноваты друг перед другом..." "Однако везут вас, а не меня", - возразил я. "Один Бог знает истинную вину, задумчиво повторил он. - Склонность служить общественному благу - не есть вина". - "Вы-то чем служили, позвольте спросить?" - удивился я.
- Чем это он служил? - спросил Авросимов с негодованием и растерянностью.
- "Чем же это вы служили?" - спросил я. Он стал кутаться в шубу, усмехнулся и ответствовал: "Мой полк был лучшим на царском смотре. Это ли не служба?" Тут я заметил, что спящие дотоле жандармы бодрствуют и один из них косится в мою сторону.
- Непонятно, непонятно, - удивился Авросимов.
- Чего же непонятного? - рассердился вдруг поручик. - Ничего вы, любезный, не можете знать да и не должны... Кто вы такой?
- Я российский дворянин, - сказал Авросимов с вызовом неожиданным. - У меня двести душ... Я государю служу... А вы кто такой?..
- Да пейте, пейте, - пробормотал поручик, погаснув. - Пейте...
Они снова выпили, затем - еще... И наш герой вдруг почувствовал себя легко и уверенно и как бы сквозь туман различал теперь лица, которые все были милы и доброжелательны и словно повернуты в его сторону, делясь с ним какими-то таинственными приятными сигналами.
Дышалось легко, вольно. Руки эдак плавно вздымались наподобие крыл и, задевая плотный густой воздух, повисали в нем, медленно колыхаясь.
Это наступал знакомый покой деревенского утра, лета; речной запах поднимался с поля, освежая мысли; тревоги как не было; золотистая соломинка плавала в бокале с вином, изображая юную купальщицу.
