- А что это вы, батюшка, щи-то оставили? - спросил Ерофеич, пряча глаза, как будто и не его спрашивали.
- В крепостных тяжело, да ведь сие от Бога, - продолжал наш герой, откинувшись на стуле. - Или государь сам не знает, чего да как? - Тут Авросимову почудилась на лице старика улыбка... - А может, это козни все? сказал он неуверенно.
- Щи-то остынут, - мягко сказал старик.
Лицо его было гладко и сурово, и уж не то что улыбки, а и малейшего просветления не было заметно. Авросимов заработал ложкой, доел щи, отставил тарелку и спросил:
- Или вот скажи мне, как бы тебе, к примеру, если бы вольную тебе? Что бы ты тогда?..
- Я, батюшка, господину своему рад послужить, - выдавил Ерофеич, не понимая направления беседы.
- Это похвально, сударь мой, - сказал Авросимов, доброжелательно улыбаясь. - А если тебе злодей вольную посулит - не произведет ли на тебя это симпатии? - и наш герой засмеялся, видя смятение в душе Ерофеича. - Он ведь многих умников соблазнил, не тебе чета. А? Каков он тебе?
- Я его сроду не видывал, - пробубнил Ерофеич.
- Не видывал? - рассердился Авросимов. - А небось встреться он с тобой месяц назад да посули он тебе рай земной, так ты бы за ним пошел с радостью. А?.. И меня бы - вилами...
- Нет, не пошел бы, - мигая и тайно мучаясь, сказал Ерофеич. - Вот я вам кашки сейчас... - и он кинулся на кухню, переступая ватными ногами.
"Кашки... - подумал наш герой осовело. - А каково ему-то там, злодею этому? Вот я сейчас поем, оденусь в лучшее и пойду... Кликну ваньку, съезжу на Невский, пойду до Фонтанной до самой пройдусь, к дяде, Артамону Михайловичу, зайду, спрошу его обо всем... А этому-то каково? Он хлебушка пожевал, водою запил и на досточки улегся... Ах, да зачем же он все это затеял?! Чего ему нехорошо было? Или не виноват он? Да нет, соумышленники на него указывают почем зря..."
Отказавшись от каши, Авросимов улегся на постель и закрыл глаза. Организму его не пришлось долго со сном бороться, тем более что привычка деревенская была покуда сильна в нем, а именно - ранний сон и вставание на заре с петухами. И он вскоре захрапел, отдавшись этому приятному занятию, словно спасаясь от выпавших на его долю огорчений и забот, в которые был вовлечен не по собственному расчету. Но жизнь человеческая в руках Божьих, и уж если тебе назначено нести бремя, то от назначения этого с легкостью не уйдешь, как бы ни изворачивался, как бы ни притворялся. И едва наш герой прикрыл глаза и перестал слышать пошаркиванье Ерофеича и его шуршание, как тотчас увидел перед собой лицо военного министра, который не то что во сне бывает - искаженно как-нибудь изображается или вдруг залает (мало ли чего...), - а совершенно как живой уставился на Авросимова и спросил:
