Губы графа Татищева дрогнули, расползлись, и военный министр, не глядя на Пестеля, неохотно спросил:
- Кто из офицеров вашего полка был принят в члены общества собственно вами?
Пестель откинулся в кресле, лицо его выразило муку.
- Я уже утверждал, - выдавил он хрипло, - что не принадлежал ни к какому тайному обществу, а следовательно, не мог никого в оное принимать...
"Никого никуда никогда не принемал, - торопливо привычно проскользило перо Авросимова по листу, - ибо сам не был членом никакого опщества".
- Я уверен, - сказал Пестель, вглядываясь в лицо председателя, - что никто из этих офицеров не сможет по совести меня опровергнуть...
Члены Комитета оставались неподвижны.
"Им не за что ухватиться!" - с сомнением подумал Пестель.
"Дурак! - чуть было не крикнул Авросимов из-за своего столика. - Не твои ли офицеры, разбойник, все эти дни тебя честят? Ай-яй-яй, не лги, не лги... Все ведь известно. И их сиятельство все ведь знают, да хотят в смысле снисхождения услышать ответ по правде. Он тебе участь облегчает, злодею. А ты заладил свое: никогда, ничего, нигде, никому..."
Пестель живо поворотился к Авросимову, словно услышал течение его мыслей, и настороженное что-то в лице молодого писца поразило его.
"Как он преобразился, - подумал Павел Иванович в волнении. - У него хоть щеки розовые, не в пример этим. На него хоть смотреть можно... Ах, не слабею ли я? Не к жалости ли обращаюсь?.. Или он мне сигнал подает?"
"Отворотись ты от меня, враг! - воскликнул про себя Авросимов. - Мутишь ты меня всего..."
Генерал Левашов на аккуратном листке, заранее приготовленном, нацарапал торопливо: "Не пора ли объявить очную ставку, дабы ускорить ход дела?"
Военный министр на таком же листке вывел ленивую строку: "Поспешность в сем деле вредна. Должно утвердить преступника в полном нашем неведении. Зато раскрытие карт повергнет его в такое отчаяние, что хоть веревки вяжи".
Генерал Левашов кивнул удовлетворенно, не снимая белой морщинистой маски.
Авросимов почистил перо о рыжие свои кудри и подумал, что высокие чины могли бы вполне Пестеля загнать в угол, и тем более их неторопливость вызывала недоумение, хотя наш герой робел даже мысленно представить себе пусть самое легкое противоречие меж собою и Комитетом.
Долгий день начал томить его, и он с каждым часом со все большим удовольствием и тревогой предвкушал окончание работы, и как он пойдет через мост, колеблемый волной, и как, облачившись в мягкий сюртук, накинет шубу и пойдет прохаживаться возле ворот с независимым видом, но с тайной надеждой повстречать ту самую, утрешнюю. Не женское это дело самой подбиваться - так Богом устроено, а уж коли подбивается, значит, подкатило, и надобно усилия дамы облегчить. Ведь не каждый день подобные выезды привозят к нашим воротам, милостивый государь, такую красоту, и это надо уметь ценить. А как же? Тем более что вся эта история страсть как интригует, и, покуда не дознаешься, до той поры покоя не будет. И в молодые лета это не позор.
