В поисках общественно значимой антропологии
Среди тенденций развития антропологии в последнее время, таким образом, обозначилась отчетливая тенденция движения к общественно значимой антропологии, к антропологии, которая была бы понятна публике, к антропологии, которая могла бы использовать богатый фонд накопленного исследовательского материала в целях продвижения нашего знания о настоящем, в целях лучшего понимания сложности культурно-исторических условий, в которых находится наше собственное общество и общества тех людей, что живут рядом с нами. Об этой тенденции свидетельствует ряд публикаций, появившихся в последнее десятилетие (напр.: MacClancy 2002). Но эта тенденция не нова. Она представляет собой продолжение того самого проекта культурной критики, присутствовавшего в западной антропологии со времени ее возникновения, который в значительной мере и определял интеллектуальный интерес к изучению «других» обществ. В недалеком прошлом эта тенденция проявлялась также и в многочисленных попытках создания эффективно действующей прикладной антропологии (несмотря на все проблемы, к которым порой приводили эти попытки).
И все же мне представляется, что сегодня в США интерес к приближению антропологии к общественно значимым позициям гораздо более выражен, чем когда-либо в прошлом. На самом деле антропологи уже активно участвуют в самых разнообразных общественно значимых проектах, но, как уже было отмечено, это участие странным образом не отражается ни в дисциплинарном дискурсе, ни в восприятии антропологии публикой (по крайней мере, отражается очень слабо). В некотором смысле можно, наверное, предположить, что упомянутая «личная позиция» активиста, которую многие молодые исследователи стараются выразить в своих этнографических работах, играет роль своего рода компенсирующего механизма в условиях отсутствия институциональных механизмов внутридисциплинарного и публичного признания общественно значимой деятельности. Именно отсутствие подобных механизмов приводит также и к тому, что антропологов сегодня часто тянет «на сторону», в другие дисциплинарные сферы, исследовательские сообщества и круги, в которых их работа получает хоть и ограниченное, но все же должное признание. Эта центробежная тяга имеет один существенный побочный эффект, на который нельзя не обратить внимание. Данный эффект состоит в том, что определяющей в деятельности нашего дисциплинарного сообщества (если воспользоваться уместным разграничением Чарльза Тейлора) постепенно становится не «политика идентичности», а «политика признания» (
