Антропологические традиции | страница 148
Однако здесь к месту сказать, что речь не шла о совершенно «новом» элементе в мексиканском мышлении, хотя наиболее интенсивно он и стал проявляться во время национал-популистского президентства Ласаро Карденаса (1934–1940). Скорее речь шла о новом витке векового размышления относительно мексиканского социального и культурного своеобразия — размышления, начало которому положили первые поколения испанцев и их креольских и метисных потомков, родившихся в «Новой Испании», т. е. тех, кто, с одной стороны, уже не мог воспринимать себя в качестве «уроженцев полуострова», но кто, с другой стороны, не был и «индейцами». Эта рефлексия усиливалась затем в некоторые периоды Вице-королевства, приобретала новые направления на протяжении первого века независимости, опять оживилась в конце периода Мексиканской революции и продолжает периодически проявляться по сегодняшний день. Это — рефлексия, которая, равно как и мексиканская антропологическая наука, всегда была связана с историей[88], а с развитием социальных наук в XIX в. получила новый когнитивный инструмент, коим антропология овладела по причине особого интереса к социокультурному разнообразию, к эволюционному развитию и к полевой работе. Это, наконец, рефлексия, в которой обостряется, по причине географической близости к самой мощной стране мира, поиск того собственного, что есть на всем субконтиненте — субконтиненте, периодически задающемся вопросом о том, к какому миру он принадлежит: западному, индейскому, американскому, ибероамериканскому, индейско-американскому, индейско-латинскому или какому-либо иному. Индихенистская политика должна рассматриваться как часть этой дискуссии о собственном мексиканском пути к современности, который прежде всего воплощается в особых учреждениях (аграрных, образовательных, социально-экономического развития и др.)