Антропологические традиции | страница 129
В мои намерения не входит обзор литературы по бразильским индейцам; это вполне компетентно делалось многими, в том числе Бальдусом (Baldus 1954, 1968), его преемником Хартманом (Hartmann 1984) и Мелатти (Melatti 1982, 1984). Я не намереваюсь также описывать личные стили или биографии отдельных антропологов, даже если и упоминаю одну-другую из основных фигур. Все, что я хочу сделать, — это подчеркнуть некоторые аспекты бразильской этнологии, которые придают ей ее специфику и идентичность.
Но прежде позвольте мне объяснить (быть может, путано), что мы имеем в виду в Бразилии, когда говорим «этнография», «этнология» и «антропология». Весьма вероятно, что при встрече, скажем, десятка бразильских антропологов, намеренных определить эти термины, без споров и аргументов «за» и «против» консенсус вряд ли будет достигнут. Мы можем прийти к согласию относительно различия между этнографией и антропологией; последняя характеризуется как всеобъемлющая область теории и метода, а первая — как акт сбора данных и его производное, включающее описание результатов (как, например, во фразе «этнография яномами»). Значительно труднее провести четкие границы между этнографией и этнологией. Здесь консенсус исчезает.
В качестве рабочего определения примем, что этнология является разделом антропологии, фокусирующимся на этнографическом исследовании, которое находится на том же классификационном уровне, что и эпистемологическое или историческое рассмотрение предмета. Как бы то ни было, я уверена, что тех, кто называют себя «этнологами», вполне устраивает, если их кто-то зовет «этнографами» или «антропологами». Тонкие различия здесь зависят от контекста.
Этнографические исследования индигенных обществ в Бразилии развивались по-разному, в зависимости от того, был ли этнограф бразильцем или иностранцем. Как уже отмечал Мелатти (Melatti 1982), иностранные антропологи больше обращали внимание на различные аспекты культуры и социальной организации, в то время как бразильские антропологи были склонны фокусироваться на изучении контакта и его последствий для коренных народов. Это, разумеется, лишь основная тенденция, поскольку есть и противоположные примеры.
В большей части этнографических монографий, написанных небразильцами, информация о контактной ситуации индейских групп обычно ограничивалась кратким историческим описанием, сопровождавшим прочие сведения, призванные воссоздать контекст анализа основных тем исследования. Это не означает, что такие этнографы ищут «чистую культуру» бразильских индейцев и не осведомлены о политике контакта. Скорее, как мне кажется, академическая среда у них дома определяет их исследовательские интересы и заставляет их сначала избирать темы, а уже потом подыскивать индигенные группы, которые бы отвечали этим темам. Сами эти темы могут включать самые разные сюжеты — от символических линиджей и социальной роли музыки до понятий личного и интимного и активной роли среды, влияющей на индигенную экономику.
