Рука, тянувшая меня к вертикальному состоянию, оказалась шершавой, теплой и трехпалой. В общем, покачиваясь на нетвердых ногах, я все-таки ощутила краем сознания ее материальность, а значит, рядом стоял не бестелесный дух заплутавшего архитектора, а существо, имевшее физическую оболочку.
Следующая мысль озарила подобно молнии: а нет ли здесь издевательства, и не снимает ли меня сейчас скрытая камера, и тысячи зрителей прилипли к телевизорам, ухахатываясь при виде перекошенной от страха физиономии? Тьфу ты, какие в институте скрытые камеры, тем более в непонятных заброшенных подвалах.
Рассудительность придала решимости, сознание протрезвело, и я более уверенно встала вглядываться в темноту, надеясь различить очертания фигуры или, на худой конец, блеск красных глаз или оскаленных клыков Некта.
Увы, зрение потерпело полнейшее фиаско, не увидев ничего конкретного, и лишь ладонь незнакомца настойчиво тянула вперед, в густую темноту коридора, хоть ложкой ее ешь.
Меня вели. Аккуратно, осторожно, бережно. Пытаясь крепче ухватиться за руку помощи, я вцепилась в запястье невидимого проводника и с изумлением нащупала пальцами шерсть. Короткую, но достаточно густую, чтобы понять: это не обычная повышенная волосатость, вызванная избытком гормонов.
Мою руку тут же сдернули, и показалось, что Некта невнятно ругнулся в ответ на вольность. Однако спустя мгновение наши конечности снова сплелись в крепком объятии, и меня потянули вперед. Или назад? Совсем потерялась в направлении.
Что ж, коли запретили исследовать то, что волосится выше запястья, будем изучать саму ладонь. Как я вначале угадала, рука незнакомца оказалась трехпалой и имела чрезмерно длинные пальцы, заканчивавшиеся острыми кривыми когтями. В ответ на деликатные поглаживания изрезанной глубокими линиями ладони, Некта мотнул кистью, показывая недовольство, и когти втянулись. Но, видимо, прикосновения ему понравились, потому что больше он не выдергивал руку, а воздух в коридоре слегка завибрировал, будто рядом сладко мурлыкал кто-то очень большой и довольный.
И чем дальше мы шли, тем все страннее я себя чувствовала. Мне не хватало воздуха, в груди жгло и горело, воротник свитера душил горло. Захотелось сорвать с себя давящую одежду и помчаться, разрывая мертвую тишину коридора утробным воем. Боже, что за мысли? — всполошилось забитое в угол сознание, но животные инстинкты забили его еще дальше.
Воздух наэлектризовался и потрескивал. Или трещал мой невидимый спутник?
