Лабиринт Один: Ворованный воздух | страница 59
В рассказе «Пожалуйста» тема болезни и смерти козы соседствует и переплетается с темой сватовства. Само же сватовство гротескно монтируется с темой времени. Добычин предлагает свой вариант лозунга «Время — вперед!», который в его рассказе развивает будущий жених — «в котиковой шапке и в коричневом пальто с барашковым воротником»:
«— Время мчится, — удивлялся гость. — Весна не за горами. Мы ужеразучиваем майский гимн.
сестры, —
посмотрев на Селезневу, неожиданно запел он, взмахивая ложкой. Гостья подтолкнула Селезневу, просияв.
наденьте венчальные платья,
путь свой усыпьте гирляндами роз…»
Все это еще пока — дурная самодеятельность. Селезнева в растерянности. Она из вежливости поддакивает, но
«гость не нравился ей. Песня ей казалась глупой.
— До свиданья, — распростились наконец».
Коза у Селезневой умерла — жених нагрянул снова. Видно, он учительствует:
«в школу рановато, дай-ка, думаю…»;
видно, за ним будущее, и, наверное, он добьется своего, сломает сопротивление, восторжествует:
«— Ну, что же, — оттопырил гость усы: — Не буду вас задерживать. Я, вот, хочу прислать к вам женщину: поговорить.
— Пожалуйста, — сказала Селезнева».
«Сад» заполнен неологизмами эпохи — они как бы сами по себе и составляют содержание рассказа: делегатки, профуполномоченный, окрэспеэс, работпрос, медсантруд, пенсионерка, отсекр, корэмбеит, конартдив, оссенобоз, волейбольщики и, наконец, культотдельша, которая требует от купальщиков, плещущихся в темноте, — и снова стихия воды! — «чтобы все были в трусах». И посреди этого слова-сада стоит поэтесса Липец, чьи стихи были напечатаны в сегодняшней газете:
гудками встречен день. Трудящиеся…
«Портрет», в сущности, уже не рассказ, а подготовка к роману. Впервые от объективного повествования Добычин переходит к повествованию от «я» героя, причем в «Портрете» это девичье «я», то есть подростковый взгляд, неизбежно остраненный и свойственный будущему роману.
«— Вы чуждая, — сказала Прозорова, — элементка, — но вы мне нравитесь.
— Я рада, — благодарила я».
Нетрудно понять злобу О.Резника: у Добычина получил в 1931 году право на голос «чуждый элемент», да еще милый, да еще по-девичьи влюбленный, не кто-нибудь, а дочь врача.
Эпоха отменила все чудеса, чтобы самой стать чудом. Даже магия обязана быть научной. Как не вспомнить М.Булгакова, читая в «Портрете»:
«Али-Вали отрезал себе голову. Он положил ее на блюдо и, звеня браслетами, пронес ее между рядами, улыбающуюся.