И Зи… Зи поцеловала меня.
Я бросила на взгляд на соседнюю койку. Зи сидела одетая – вернее, накинула безупречно чистую белую ночную тунику, облегавшую тело. Она поджала голые ноги и поверх натянула ткань. Теперь в вырезе виднелись колени, оказавшиеся под подбородком, серовато-золотые на фоне белой туники. Впадина между ними уходила в золотисто-серую тень.
Я прикрыла глаза.
Руки сами по себе продолжали расплетать косы, и наконец распущенные волосы рассыпались вокруг меня. Подозреваю, в этот момент я была похожа не столько на Гвиневру, сколько на какую-нибудь безумную героиню – скажем, Офелию или Леди из Шалот[11].
Неужели всех мифических длинноволосых принцесс ждала плохая судьба? Несправедливо.
Судьба: серая комната. Высокий и узкий стол. Корона и свисающие ремешки.
Волосы теперь были полностью свободны. У меня возникло желание их все обрезать. Почему нет? Вместо этого я завязала их кусочком ткани в совершенно некоролевского вида неряшливый хвост и встала замыть самуэ. После двух дней работы в саду он был забрызган грязью, а на коленях расплылись пятна, после того как я упала в люцерну.
Я стояла спиной к Зи. Тишина вибрировала между нами, как наэлектризованная.
– Элиану выделили келью, – сказала Да Ся. – Поселили его вместе с Аттой.
У Элиана вечер выдался не из приятных. Я поглядывала на него, пока возилась с фасолью. Его глаза горели лихорадочным блеском, и он дергался, как кошка, которая… скажем, как кошка, которую мучали. Но он вел себя достойно обители, делая вид, что все в порядке.
– Хорошие новости, – сказала я.
– Рада, что ты так думаешь. Мне кажется, аббат хочет, чтобы ты была счастлива.
Придумать на это безопасный ответ не удавалось, но охватившее меня сильное чувство заставило улыбаться.
Обратить бы эту силу на отстирывание пятен от травы…
– Эх, ну честное слово, – пробормотала я, – ну кто делает рабочую одежду белой?
– Тот же, кто обряжает палачей в ангельские крылья.
Талис – с его Лебедиными Всадниками и неуемным пристрастием к ритуалам.
– А еще, – Зи встала, – она сделана по образцу рабочей одежды дзенских монахов.
Настроение у меня было вовсе не монашеским.
Зи глянула на небо. Затухали сумерки, уже почти совсем стемнело. Над стеклянной крышей одна за другой проступали звезды.
Прозвонил колокол – седьмой, отправляющий нас ко сну.
– Будешь спать? – спросила Зи.
– Аббат сказал прийти к нему, если не буду.
Для Паноптикона Да Ся улыбнулась, но в глазах у нее потемнело. Они говорили: «Не ходи!»
