— Просто я не она, — снова ответила за меня Фаирэ с мягкой улыбкой. И возразить было нечего. — Не пытайся заменить жену. От этого только хуже, поверь. Пока любишь — любая другая будет «не она».
Было что-то в ее взгляде, голосе… Мудрость. Боль. Фаирэ знала, о чем говорила. По личному опыту? Телом клейменные лотосом не стареют, но что у них внутри — не знает никто. Сколько весен провела она в Доме Цветов — пять? Пятьдесят? Кого любила, кого теряла?
— Может, ты права. Но что еще мне остается?
— То же, что и всем влюбленным от начала времен, — она пожала плечами. — Бороться. Добейся ее, завоюй! И не говори, что это невозможно из-за Дара. Самые обычные люди тоже, бывает, надолго разлучаются. Но что такое расстояние для сердечного огня? Пиши стихи и песни, шли подарки, совершай подвиги! Одинокий или нет, но ты — мужчина. Действуй! Не теряй надежду — и твоя избранница обязательно согласится быть с тобой.
— Мне недостаточно одного согласия. Нужна настоящая любовь. Разве такую завоюешь безделушками?
— Хуже от них уж точно не будет, — подмигнула она. — И как знать…
Совет Фаирэ не стал, конечно, откровением — я и сам иногда задумывался о подобном. Не о песнях и стихах, разумеется, — для них нужен талант. И не о подвигах: рисковать жизнью, подвергая опасности окружающих, не только глупо — преступно, а просто пользоваться могуществом Одинокого, даже для достойного дела, — не героизм. Но послать Лирне подарок временами приходило в голову. Да только вряд ли она приняла бы его. Деньги вот брать отказалась…
К таинникам я направился сразу, едва только добрался до ближайшего городка — захолустного местечка, выросшего из зажиточной деревни. Горожане, прослышав о моем появлении, попрятались и высовываться из укрытий, чтобы указать дорогу, не спешили. Но отделение Таинного дома нашлось и без подсказок. Оно располагалось в самом роскошном и высоком — целых два этажа — здании на единственной площади, по которой бегали куры и прохаживались жирные гуси.
Сложенное из серого камня строение с массивной, окованной медью дверью выглядело добротно, хотя и мрачновато. Внутри прохладно, как в погребе, и почти так же темно: свет, падающий из единственного окна, загораживало разлапистое растение в кадке на подоконнике. Рядом за столом сидел юный Руковидец. Устремив слепой взгляд в никуда и напряженно хмурясь, водил растопыренными пальцами над выцарапанным на восковой дощечке посланием. Что-то у него не получалось: мальчишка то и дело отвлекался, непрестанно вертелся на слишком высоком для него стуле, морщил конопатый нос и остервенело чесал припухшую и покрасневшую тыльную сторону ладони со свежим клеймом в виде глаза. На звук хлопнувшей за моей спиной двери пацан не обратил ровным счетом никакого внимания.
