— Долой старую беспортошную жизнь! — кричал он возбужденно.
В толпе отыскал Ивана, покупавшего желтую вязаную кофточку, простую, но с шелковой ниткой. Их выдавали по ордерам, и полстройки щеголяло в подобных обновах.
— Как сапожки? — Антон козырем прошелся перед Иваном, неловко переступающим в веревочных чунях. — Махнем теперь на танцы. Сегодня клуб открывается… А на кой ляд кофту эту купил?
«Ага, — смекнул, — Фатиме… Промеж нас теперь встряла. Не поделишь такую».
Он шмякнул котомку под ноги и, бормоча что-то насчет дружбы и баб-зараз, выхватил кусок холстины, припрятанный на черный день, и в момент обменял на старые, но крепкие рыжие американские ботинки с бульдожьими носами:
— Носи, брат, да помни дружбу!
Хмурое неказистое лицо Ивана ожило, блеснули глаза, но тут же притухли.
— Откупиться хочешь? Дружба-то она дружбой…
Иван говорил трудно, как и думал, пальцы его тяжелых рук судорожно шевелились.
— Ду-урища! Я от души, а ты… Бери, говорю!
— Не-е, — глухо, будто давясь, выдохнул Иван. — Сам зароблю.
— Вот, балда осиновая, — пожал плечами Антон и, посмеиваясь, обменял ботинки у подвернувшейся цыганки на шелковый полушалок с разлапистыми листьями по черному полю.
Вечером Антон молодцевато печатал шаги, обходя по кругу тесный зал, освещенный тусклыми лампочками. Красивая татарочка Фатима льнула к нему, отплясывая по-своему под сербияночку, а Иван жался в углу подальше от гармониста, пряча ноги в чунях под лавку. Улучив минуту, он робко протянул Фатиме кофточку, и она сразу же в полутемном углу надела ее поверх платья.
Антон подскочил, выхватил из-под куртки полушалок и накинул на худенькие плечи Фатимы. Она зарделась и одарила обоих благодарной улыбкой.
После гопака подметки сапог отскочили, и Антон долго хохотал посреди клуба. Провожать Фатиму пошел босиком, держа за ушки голенища. Он подговорил ее потихоньку сбежать из клуба, и всю дорогу она вздыхала и теребила ворот кофточки. А когда она так вздыхала, у Антона мутилась душа: неужто этот хмуряка и недотепа Иван ей более люб? Сомнение, что ржавый гвоздь, засело в нем: захочешь вытащить — шляпку обломаешь…
Ждал случая Антон, чтобы всю эту неопределенность разрубить единым махом.
И вот он пыльной и жаркой весной уезжает в Москву на учебу. Бригадники подбрасывают его выше вагона, а Фатима плачет.
— Я же на начальника еду учиться! — не то хвастался, не то утешал ее Антон.
Иван не подбрасывал Антона, стоял в сторонке, хмурый и скучный.
