Лицо ван Бларикума выразило удивление. Он хмуро и чопорно приблизился к свидетельскому месту. Я успел уже забыть, до чего он высок — метр девяносто, самое малое. Седые волосы обрамляли его лицо, подобно облаку.
После того как его привели к присяге, я начал задавать вопросы — длинную череду вопросов о его происхождении, увлечениях и образовании. Он получил в Кембридже докторскую степень по японской литературе, бегло говорил на трех азиатских языках, изучал некое малоизвестное японское боевое искусство. Я задавал и задавал вопросы, какие только мог придумать, а времени все еще было едва ли половина двенадцатого.
— Мистер ван Бларикум, в 1968 году ваша сестра забеременела, не так ли?
Ван Бларикум неопределенно уставился в пространство:
— Что-то не припоминаю, нет.
Я вернулся к своему столу, взял с него свидетельство о рождении Блэра Дэйна.
— Может быть, этот документ освежит вашу память? Свидетельство о рождении «Безымянного ван Бларикума», сына Дианы ван Бларикум?
Довольно долгое время Роджер ван Бларикум притворялся изучающим документ, затем сказал:
— В то время я был в Кембридже.
— По-моему, вы сообщили, что получили докторскую степень в шестьдесят седьмом году.
Он откашлялся. А когда заговорил, в голосе его зазвучали оборонительные нотки:
— Ну, я то приезжал в страну, то уезжал из нее. Возможно, был в Японии. Не исключено, что сестра именно в это время и забеременела.
Я изобразил недоверие:
— Ваша сестра не только забеременела, она еще и родила ребенка и отдала его на воспитание штату Нью-Йорк… а вы не можете даже сказать, знали вы об этом или не знали?
Ван Бларикум снова откашлялся:
— Ну хорошо, да. Случившееся стало позором нашей семьи, и я… В общем, мне и сейчас трудно говорить об этом.
— Верно ли, мистер ван Бларикум, что вы и ваша мать давили на вашу сестру, принуждая ее сделать аборт?
Глаза ван Бларикума стали холодными:
— Нет.
— Верно ли, что вы и ваша мать угрожали лишить ее — в случае, если она сохранит ребенка, — наследства, отнять у нее трастовый фонд?
Ван Бларикум откашлялся еще раз:
— Это была обычная семейная размолвка. Я даже представить себе не могу, чтобы во время нее употреблялись столь сильные слова.
— Вот как? А верно ли, что вы и сестра тридцать лет не разговаривали друг с другом?
— Неверно. В последний раз мы разговаривали за неделю до ее смерти.
Я приподнял брови. О том, что они не разговаривали почти тридцать лет, мне сказал Майлз.
