— Нет, он исполняющий обязанности Пророка, и в Теургиате он нравится далеко не всем. Например, новому протоургу. Кто, как не Триединая Церковь, любит гоняться за еретиками и проповедниками алсалонской религии? Мы обратимся и к Каррансу.
Гирем понял, что отец явно подготовился к этой речи, выглядя очень уверенным в своих аргументах и контр-аргументах.
— Кроме того, — продолжал Рензам; глаза его горели недобрым огнём. — Если новый Пророк окажется толковым, то он прекрасно меня поймёт. Мы соберём ополчение, расскажем людям о зверствах, которые чинили алсалонцы во время своих прошлых нападений. Мы воспользуемся оружием Моисея и выставим этих проповедников Хнума свидетельством того, что он уже готовит своё последнее вторжение.
— Отец, а как насчёт Джихалаев? — осторожно поинтересовался Гирем.
— Это большие горы.
Гирем поморщился и продолжил.
— Там почти нет проходимых троп. Там холодно и полно всяких тварей, которые жаждут полакомиться мясом. Через Джихалаи не пройти осадным орудиям. Армия войдёт туда сухой, а выйдет — если выйдет — уменьшившейся вдвое, мокрой, голодной и испуганной.
Рензам с некоторой досадой посмотрел на него.
— Для всего этого нам и понадобятся Теурги и остальные рефраманты.
— Но и у Ссесуша Мендрагуса были маги. У Бальтеуша Мендрагуса были. У Михэя Мендрагуса они были. Никто из них не продвинулся дальше жёлтой долины по ту сторону Джихалаев. К тому же у них всех были драконы. И не один, как у Тадеуша, а десятки. Никто не продвинулся дальше долины по ту сторону Джихалаев. Что такого тебе известно, что компенсирует их отсутствие, не говоря уже о получении преимущества?
Все выжидающе посмотрели на Рензама. Взгляд мужчины потух. Он лёг на свою кровать и закрыл глаза.
— Ты прав, сын. Давайте спать. Вставать рано.
Гирем недоумённо посмотрел на Остиса, затем на Джарката. Артарианец грустно и беззвучно усмехнулся и, махнув рукой, тоже развалился на кровати. Джаркат как ни в чём ни бывало вновь уселся перед камином. Юноша посмотрел на собственный рисунок с ощущением, что именно он был тем, кто всадил нож в спину Рензама. И, несмотря на то, что ему всегда хотелось и нравилось противопоставлять себя отцу, сейчас он чувствовал себя последним предателем. Он представил себе, как долго тот вынашивал свою идею, обдумывал речь и какого успеха надеялся добиться у ближайших соратников и сына.
«А я разбил всё это за несколько минут. Не того сына ты видишь своим наследником, отец, ох не того».
