Статьи, эссе, интервью | страница 15
Д. С. А что вы скажете о своем романе «Время смеется последним»? По завязке кажется, что это «реалистическая проза» о нашем времени. Но затем действие переносится в будущее. Вы с самого начала так задумали?
Д. И. Ничего подобного! Меня просто затянуло в будущее, хотя я упорно сопротивлялась. Так повелела хронология событий и композиция повествования: мы следуем за персонажами, перепрыгивая на разные этапы их биографии, перебираясь на боковые сюжетные линии. Я хотела увязаться за одним из моих героев, Алексом, в зрелость — посмотреть, как он изменится. Но в 2006 году, в первой главе романа, Алексу слегка за двадцать. И это спутало мне все карты: ведь когда он станет мужчиной средних лет, я окажусь в будущем. «Ну ладно, — сказала я себе, — пусть ему будет слегка за двадцать не в 2006-м, а значительно раньше. Почему бы не сдвинуть всю последовательность событий в прошлое?» Но через пару минут я смекнула, что так не пойдет, особенно в том, что касается музыки: мне ведь хотелось написать о панк-роке. Чтобы в 2009-м Алексу было сорок с лишним, пришлось бы отступить в прошлое практически до Элвиса. Это мне никак не подходило. И я поневоле отправилась в будущее.
Д. С. По-моему, такие экскурсы в грядущее хороши тем, что читатель чувствует: действие переносится не по капризу, а по органичной необходимости — этого требует сюжет. У меня так вышло в рассказе «Побег из Паучьей Головы». Я старался, чтобы на нескольких первых страницах текст был внятным только на семьдесят процентов. Для этого я попытался вообразить, что пишу в легком ступоре. Сам не помню, почему так решил — просто мой повествователь должен был мямлить и запинаться. Но в предыдущих рассказах я уже говорил подобными голосами. И они мне приелись, захотелось подурачиться в чуть более высоком лексическом диапазоне. Тогда я написал другой текст. Получился этакий Генри Джеймс на отупляющих таблетках: большее мне не по силам. Затем я положил рядом два текста — «отупевшего Генри Джеймса» и «семидесятипроцентную внятность». И задумался: «Как же втиснуть две манеры повествования в один рассказ? Задача чисто механическая: как обосновать, что два совершенно несхожих монолога произносит один и тот же персонаж?». А поразмыслив, сказал себе: «Ага, химический препарат». Все равно какой, лишь бы позволял переключаться на другую манеру — с просторечия на высокий стиль. Лишь бы помогал герою описывать свои ощущения точнее и красочнее. И тут само придумалось название — «Красноречин™».