Юность без Бога | страница 26
Прочесть письмо для меня становится просто навязчивой идеей.
Бумм!
Сегодня же начинают стрелять!
Бумм! Бумм!
В полдень подходит ко мне P. С просьбой.
— Господин учитель, — говорит, — пожалуйста, переведите меня в другую палатку. Эти двое, те, кто со мной, все время дерутся, спать невозможно.
— А кто эти двое-то?
— Н. и Ц.
— Ц.???
— Ну да. Начинает, правда, всегда Н.
— Пришли их ко мне.
Он уходит, приходит Н.
— Почему ты все время дерешься с Ц.?
— Он спать мешает! Постоянно меня будит. Жжет свечку посреди ночи.
— Зачем?
— Ерунду свою пишет.
— Он что-то пишет?
— Ну да.
— А что? Письма?
— Нет. Дневник.
— Дневник?
— Да. Он идиот.
— Дневники ведут не только идиоты.
Он пронизывает меня уничтожающим взглядом.
— Ведение дневника — типичный признак личности, для которой типична завышенная самооценка.
— Может и так, — говорю я осторожно, ибо не могу припомнить, не говорилось ли такое по радио.
— Ц. специально взял с собой шкатулку, запирает туда этот свой дневник.
— Пришли-ка мне сюда Ц.
Н. уходит, Ц. является.
— Ты почему все время дерешься с Н.?
— Да потому что он плебей!
Вот те на! Мне поневоле вспоминаются богатые плебеи.
— Ага! Ему невыносимо, что кто-то может задумываться. Его это просто бесит. А я веду дневник, он у меня в шкатулке, Н. хотел ее взломать, но я начеку. Днем прячу дневник в спальник, а ночью держу в руках.
Я внимательно смотрю на него и медленно спрашиваю:
— А куда ты деваешь дневник, когда сам стоишь на посту?
В лице у него ничего не дрогнуло.
— Обратно в спальник, — отвечает.
— И в этот дневник ты записываешь все свои переживания?
— Да.
— И то, что видишь, слышишь? Всё-всё?
Он краснеет.
— Ну да.
Спросить, кто ему писал и что в письме? Нет. Теперь-то я уж точно прочту этот дневник.
Он уходит, и я смотрю ему вслед.
Как сказал этот мальчик, он умеет задумываться.
Я прочту его мысли. Дневник Ц.
Адам и Ева
В начале пятого полк опять уходит. В этот раз даже «работники кухни», потому что фельдфебель хочет объяснить, как окапываться и где земля пригодна для рытья окопов и блиндажей. С тех пор как он захромал, он больше объясняет, чем делает.
В лагере, таким образом, остаюсь я один. Как только полк исчезает в лесу, я иду в палатку, в которой живет Ц. вместе с Н. и Р.
В палатке лежат три спальника. На левом — письмо. Нет, не то.
«Господину Отто Н.» — стоит на конверте. Отправитель: Елизабет Н. — ах, супруга булочника!
Не удерживаюсь, читаю, что пишет нежная мама своему детке.
Милый Отто! Спасибо тебе за открыточку. Мы с папой были рады, что чувствуешь ты себя хорошо, дай Бог, чтоб так было и дальше. Следи за своими носками, чтобы их опять не подменили. Прошло всего два дня, а вы уже стреляете? Боже мой, как летит время! Папа просит передать, чтобы ты вспомнил о нем, когда будешь стрелять в первый раз, ведь он же был лучшим стрелком у себя в роте. Только подумай, вчера умер Манди, позавчера так бодро и весело прыгал у себя в клеточке и радовал нас своим щебетом. А сегодня его не стало. Какая-то канареечная болезнь. Бедненький протянул ножки, я сожгла его в камине. Вчера у нас на ужин было отличное седло косули с брусникой. Мы вспоминали тебя. Хорошо ли ты там питаешься? Папа шлет тебе самый сердечный привет. Докладывай ему обязательно, не позволяет ли себе учитель этих своих высказываний, вроде того о неграх. Будь начеку! Папа шею ему свернет! Целую тебя и обнимаю, милый Отто! Любящая тебя мамочка.