Неожиданно я спрашиваю:
— Так если государственный порядок угоден Богу…
— Чушь, — перебивает он. — Не государственный порядок, а государство является природной необходимостью, оттого оно и богоугодно.
— Так это же одно и то же!
— Нет, не одно и то же. Бог создал природу на Земле, значит — богоугодно то, что природно необходимо. Но последствия Творения, а в нашем случае государственный порядок… продукт свободной человеческой воли. Таким образом, только государство богоугодно, а не государственный порядок.
— А если государство разваливается?
— Государство никогда не разваливается, максимум — разрушается одна его общественная структура, уступая место другой. Само государство остается всегда, даже если составлявший его народ вымирает. Тогда на его место приходит другой.
— Значит, крах государственного порядка не природно необходим?
Он улыбается.
— Иногда даже богоугоден.
— Если структура государства рушится, почему же Церковь опять оказывается на стороне богатых? Почему в наше время она опять же на стороне акционеров лесопилки, а не детей в окнах?
— Потому что богатые всегда побеждают.
Я взрываюсь:
— Чудная мораль!
А он по-прежнему спокоен.
— Мыслить ясно — это и есть нравственность. — И он опять осушает бокал. — Да. Богатые всегда будут побеждать, потому что они более жестоки, подлы и бессовестны. Сказано же в писании, что верблюд скорее пройдет сквозь игольное ушко, чем богатый попадет на небеса.
— А Церковь? Она-то сама пройдет через игольное ушко?
— Нет, — говорит он и снова улыбается. — Это трудно себе представить. Ведь она сама и есть игольное ушко.
Чертовски умен этот поп, думаю я, а все равно неправ. Не прав!
— Церковь служит богатым и даже не думает бороться за бедных… — говорю.
— И за бедных она борется, — перебивает он снова, — но просто на другом фронте.
— На небесном, что ли?
— Там тоже были павшие.
— И кто же?
— Иисус Христос.
— Так это был Бог, а что пришло потом?
Он подливает мне вина и задумчиво смотрит перед собой.
— Это хорошо, — произносит он тихо, — что в наши дни у Церкви во многих странах плохи дела. Хорошо для Церкви.
— Может быть, — роняю я и замечаю, что волнуюсь. — Давайте вернемся к детям в окнах. Когда мы шли по переулку, вы сказали: «Они не здороваются — озлобленны». Но вы же умный человек, вы же должны понимать, эти дети не озлобленны — им жрать просто нечего!
Он серьезно смотрит на меня.
— Я имел в виду, что они озлобленны, — цедит он, — потому что больше не верят в Бога.
