Вратарь тихонько сел у кровати и стал смотреть на Ф.
Мать наклонилась над постелью.
— Генрих, — позвала она, — вратарь пришел.
Мальчик открыл глаза, увидел вратаря.
— Здорово! — улыбнулся он.
— Ты меня звал, вот я и пришел.
— Когда вы играете с Англией? — спросил мальчик.
— А Бог его знает, — пустился рассуждать вратарь, — они там все перессорились в лиге, думаю, мы вряд ли уложимся в сроки. Нам надо ведь еще сначала сыграть с Шотландией.
— С шотландцами-то легче…
— Ну не скажи! Шотландцы бьют по воротам из любой позиции…
— Расскажи, расскажи!
И вратарь стал рассказывать. О славных победах и незаслуженных поражениях, о строгих третейских судьях и продажных лайнсменах. Он встал, взял два стула, разметил ими ворота и продемонстрировал, как отбил однажды одно за другим два пенальти, показал у себя на лбу шрам, заработанный во время отважного вратарского броска в Лиссабоне. Рассказывал о дальних странах, где он защищал свою цитадель, и об Африке, где среди болельщиков сидят вооруженные бедуины, и о прекрасном острове Мальта, где футбольное поле на беду вымощено камнем…
И пока вратарь рассказывал, маленький Ф. заснул. С блаженной улыбкой, спокойный и радостный.
Похороны состоялись в среду, днем, в половине второго. Светило мартовское солнце, до Пасхи было недалеко.
Мы стояли над свежевырытой могилой. Гроб был уже опущен.
Присутствовали директор, почти все учителя, не было только нелюдима физика. Священник произносил надгробную речь, родители и немногие родственники стояли не шевелясь.
А напротив нас полукругом расположились одноклассники усопшего, весь класс в полном составе, двадцать пять человек.
Рядом с могилой лежали цветы. Великолепный венок, на зеленой с золотом ленте, и надпись: «Последний привет! Твой вратарь».
И пока священник говорил о цветке, который сломался, едва распустившись, я отыскал глазами Н.
Он стоял за В., Г. и Л.
Я начал наблюдать за ним.
Его лицо ничего не выражало. Вдруг он взглянул на меня. Вот твой смертельный враг, подумалось мне. За падаль тебя держит. Берегись, когда вырастет. Тогда он все сокрушит, даже и саму память о тебе.
Как хотелось бы ему сейчас, чтобы там внизу лежал ты. Он и могилу бы твою сровнял с землей. Чтобы никто не узнал, что ты жил на свете.
Виду не подай, что знаешь, о чем он думает, вдруг пронеслось у меня в голове. Свои скромные идеалы держи при себе. За И. придут другие, придут следующие поколения, и не надейся, друг Н., что ты переживешь то, во что я верю. Меня, — может быть, но не мою веру.
