Однако мужества мне не добавилось, и я ничего не сказал Милене Канту. Клаудии же я сказал: «Позволь мне найти способ, как ей сказать». Но однажды Милена, прежде чем я с ней объяснился, приехала в Рим и застукала меня вместе с Клаудией. Мы были в машине. Впереди сидели Джино Сантерколе, который был за рулем, и Анна, его невеста и сестра Клаудии. Сзади были мы вдвоем, и я рукой обнимал Клаудию за плечи. Какая-то машина ехала за нами и сигналила: «пи-пи-пи-пи», и я сказал Джино: «Что это за кретин? Остановись-ка на минутку, хочу посмотреть, кто это». Он остановился, и та машина, «пятисотка», поравнялась с нашей. Это были Милена и ее сестра. «Привет», - сказала она мне. Моя рука все еще лежала на плечах у Клаудии. Инстинктивно я ее поднял. Я сказал: «О! Привет!» и остался с полуприподнятой рукой. Клаудиа быстро все поняла, и, в молчании, на ее глазах показались две слезинки. Тогда я сказал: «Клаудиа, вы втроем отправляйтесь обедать, а я на минуту зайду в гостиницу, чтобы покончить с этим делом. Клаудиа, плача, уехала с Джино и Анной, я пошел в гостиницу.
Там была Милена. И тогда она, тоже плача, мне сказала: «Ты - трус, ты…». В общем, она много чего мне сказала: «Еще ты лицемер, потому что ты всегда боялся быть со мной, ты даже не хотел заниматься со мной любовью». Я никогда не занимался любовью с Миленой, потому что когда я этого хотел, не хотела она, а когда потом захотела она, я понял, что, может быть, позже у меня могли возникнуть некоторые сомнения. И потом, помимо всего прочего, я еще хотел понять себя. Я хотел быть уверенным, хотел я этого или нет. Я был очень влюблен в Милену, действительно очень, и когда любовь, скажем так, прошла, я всегда оставался к ней привязанным. И заняться с ней любовью, мне казалось, это как если бы я искал развлечения, а потом – раз, и исчез. И я пожертвовал собой, потому что Милена для меня всегда была привлекательной девушкой, даже когда любовь закончилась. Поэтому я охотно занялся бы с ней любовью. Но я сказал себе: «Но, черт возьми, если потом я на ней не женюсь, тогда это еще хуже». Она же именно в этом меня и упрекала: «Кроме того, я даже не занималась с тобой любовью, потому что я очень тебя любила, а ты только потому, что думал меня бросить. Тогда, - говорит, – ты дважды трус, потому что я потратила шесть лет жизни, потому что та любовь, которую дал мне ты, ты ее даже не всю отдал, ты мне только часть выделил». И, так как, по моему мнению, она была права, я чувствовал себя действительно виноватым и не сказал ни слова. Она продолжала говорить. Естественно, она была взбешена и плакала. Я не знал, что делать, не знал даже, куда деть глаза. Я стал настолько маленьким, что мне только и оставалось ее слушать, и она, выговорившись, взяла и ушла.
