Но в жизни далеко не все идет по плану. И в решающие, я бы даже сказал судьбоносные, моменты в дверь стучится гонец, как правило, с дурными вестями. Конечно, это не всегда так, но по собственному опыту знаю, что печальных известий в нашей жизни неизмеримо больше. Гонец вежливо прикладывает руку к козырьку фуражки, но суть сообщения от этого не меняется. Он хороший малый, нет никакого смысла хватать его за грудки и пытаться вытрясти из него душу. Парень не виноват, он просто выполняет задание начальства. Но кто же его начальство? Наш добрый старый друг – жестокая реальность.
Именно поэтому всегда нужно иметь запасной план.
Перед забегом я был уверен, что нахожусь в очень хорошей форме. К тому же я неплохо отдохнул. Странное ощущение в колене меня больше не беспокоило. Правда, я все еще чувствовал усталость в ногах, особенно в районе голеней, но это была приятная (как мне казалось) усталость, не требующая особого внимания. По сравнению с предыдущими забегами я тренировался методичнее и интенсивнее. Потому и надеялся (сдержанно верил), что покажу лучший результат за все последние годы. Пора было переводить пассивы в активы.
Стартовав, я пристроился за пейсмейкером с табличкой «3.45». Я был уверен, что смогу пробежать дистанцию за это время. Думаю, это меня и погубило. По зрелом размышлении понимаю, что мне следовало бежать за «3.55» и потом прибавить темп, разумеется, только в том случае, если б я был уверен в своих силах. Но это теперь я рассуждаю здраво, а тогда что-то во мне протестовало: «Ты же бегал по такой жаре, тренировался изо всех сил! Если после этого ты не можешь уложиться в три сорок пять, зачем было вообще заваривать кашу? Ты же мужчина! Вот и веди себя по-мужски». Внутренний голос сбивал меня с пути, как коварные лиса и кот – идущего в школу Пиноккио. А казалось бы, всего несколько лет назад три сорок пять были для меня обычным делом.
Двадцать пять километров я бежал в нужном темпе, но дальше начались сложности. Как ни тяжело было это сознавать, мои ноги не желали больше двигаться. Скорость резко снизилась. Мимо пробежал пейсмейкер, в его руке была табличка «3.50». События развивались наихудшим образом. Нужно было сделать все возможное, чтобы меня не обогнал четырехчасовой. После моста Мэдисон-авеню, выбежав на широкую прямую дорогу, ведущую от Северного Манхэттена к Центральному парку, я почувствовал себя немного лучше. У меня появилась слабая надежда, что я вхожу в колею, но – увы. Она улетучилась, стоило мне оказаться на входе в Центральный парк, лицом к лицу с небезызвестными неровностями рельефа. На середине пологого подъема левую икру начало сводить судорогой. Бежать я все-таки мог, но только со скоростью пешехода. Толпа подбадривала: «Давай, давай!» Больше всего на свете я хотел продолжать бежать, но ноги меня не слушались.
