-- Долой! He надо его! Довольно! -- вдруг раздались голоса со всех сторон, и громкие крики недовольства и нетерпения заставили остановиться молодого офицера.
Он стоял в недоумении. А толпа гудела...
Я взошёл на трибуну.
Появление военного комиссара обычно останавливало шум и привлекало внимание. Ведь это представитель революционной власти и новый для них человек.
Все успокоились. Наступила тишина.
-- Товарищи, -- начал я, -- ведь у нас теперь свобода. Так разве можно в свободной стране на собрании, где обсуждаются общие вопросы, затыкать кому-либо рот. Ведь таким поведением вы выражаете неуважение к тому завоеванию, к которому стремились так долго и упорно лучшие люди страны, и за которые они сложили свои буйные головы. Хотя бы из уважения к теням погибших за народное дело, памяти которых вы сегодня отдали должное (Мы говорили о них и помянули их), вы не прерывайте товарища-офицера и дайте ему сказать всё, что он думает.
-- Верно, дайте ему говорит, -- раздались голоса.
И офицер продолжал свою речь.
Горячо и сильно говорил он о тех непорядках и том своеобразном понимании свободы, которое иногда проявлялось среди солдат. He жалел он красок для изображения этих непорядков. А редкие выстрелы орудий, не прекращавшиеся всё время, как бы подчёркивали правильность его мыслей.
И после горячей, обличительной речи он закончил её призывом солдат к общей дружной работе с офицерами в имя общего блага для спасения общей родины.
И ни одного звука протеста, ни одного укора.
Громкий гул аплодисментов покрыл его речь, и он сошёл триумфатором.
Такова сила горячего убеждения и глубокой веры в справедливость высказываемых мыслей.
Где теперь этот милый прапорщик, решившийся так смело и публично обличать солдат в такое острое время?
А время было, действительно, очень острое.
Ещё несколько дней тому назад я был в полку, в котором солдаты убили прекрасного офицера за одно неосторожно сказанное слово, убили предательски сзади и надругались над его трупом.
Мне резко пришлось отозваться об этих не найденных убийцах, вероятно, в их присутствии.
Я сказал им.
-- Вы убили офицера, гнусно и подло убили. Мы не будем искать теперь убийц, и они уйдут от суда. Но я уверен, что пройдёт немного времени, и убийцы сами явятся к властям и скажут: "Это мы убили поручика. Судите нас. Нам тяжело, мы не можем жить так дальше".
И чуткая народная душа поняла здесь правду жизни, и ни звука протеста не раздалось по поводу этих слов.
