Он задумал изобразить Екатерину, сжигающую на жертвеннике в храме богини Правосудия красные маки, символизирующие ее личный покой. Тут же, у ног государыни, книги, орел на стопке законов, в глубине скульптура Фемиды. Императрица, по замыслу Левицкого и Львова, трактовалась как безгрешная жрица богини Правосудия и как «законодательница», в ореоле возвышенной и «благородной простоты». Даже императорская корона была заменена лавровым венком. Идеализация образа совсем иная, чем в коронационных портретах Елизаветы и Анны Иоанновны. Содержание портрета определяется просветительской идеей об «идеальном монархе», издающем законы и подчиняющемся этим законам. Русские дворянские либералы еще питали надежды на то, что глава государства, монарх, удовлетворит общественные потребности и создаст «общее благо». Поэтому возникали в то время всевозможные «наставления», «советы» царю, разного жанра «наказы». Как «наказ» нужно рассматривать «Фелицу» Державина, как «наказ» следует толковать и полотно Левицкого.
В них выражена утопическая надежда на осуществимость либеральных намерений Екатерины.
Левицкий в своем «Письме», опубликованном в «Собеседнике российского слова», привел описание портрета. «Что же касается до мысли и расположения картины, оным обязан я одному любителю художеств, который имя просил меня не сказывать». Мы узнаем, что автор «проекта» был Львов лишь по публикации Державина своей оды «Видение мурзы» («Московский журнал», 1791): в эту оду было им введено поэтическое описание портрета, а в примечании он сообщил, что картина Левицкого, «изобретенная статским советником Львовым», находится у Безбородко.
Портрет Левицкого получился холодным, сухим. Голова, к сожалению, переписана по канонизированному правительством изображению Рокотова. Екатерина лишена обаяния. Движение рук крайне искусственны - это повторение трафаретного, условного, нарочито «разъясняющего» жеста. Благодаря высокому мастерству любуешься золотой бахромой на поясе, муаровой лентой, ковром, а более всего - шелковым платьем и мантией.
«Одежда белая струилась
На ней серебряной волной», -
как писал Державин. В портрете нет и тени той человечности, ума и зоркости взгляда, какую мы наблюдали у Левицкого в изображениях Дидро, Кокоринова, Львовых...
Львов хотел в своей «программе» повторить «дух» оды «Фелица», однако получилась холодная и надуманная аллегория, «книжная премудрость». Правда, портрет имел большой успех.
