В дневнике немало замечаний о лицемерии и притворной набожности католического духовенства. Львов возмущается «зверскою набожностью», из-за которой было «изрезано в несколько кусков полотно Тициана «Дапая», негодует против коннетабля принца Колонна, «разбивающего в исходе 18 века прекрасные тела греческих Венер для избежания от соблазну... в 55 лет века своего превзойдет он всех остроготов и вандалов, искоренивших лучшую часть художеств в Италии».
В Пизе Львов не может отказаться от соблазна записать архитектурные впечатления: «Соборная церковь. Храм крещения, висящая колокольня и кладбище достойны примечания. Церковь сколько своею величиною, столько мрамором внутре и снаружи и несколькими колоннами из красного порфира; три двери бронзовые работы Джиовапни Болонья, превосходят все те, кои я до сего времени видел». Он упоминает алтарь, состоящий из ляпис-лазури, из брокатели, из зеленого мрамора, но считает, что богатство здесь превалирует над искусством.
Пизанская «падающая» башня настолько поразила его, что он тщательно ее зарисовал.
«Ужасное дело видеть сию громаду, почти па воздухе висящую. А войтить наверх оной по очень покойной, однако, лестнице из нашей шайки никто, кроме меня, не выбрался; но и я не мог бы более минуты глядеть вниз с ее навесу», - ему все время казалось, что он «падает» или «как с качели спускается».
И еще одну краткую запись об архитектуре он заносит в дневник на итальянском языке. Из всех театральных зданий Италии он предпочитал большой неаполитанский Сан Карло, который пришлось ему видеть «по счастливой случайности иллюминированным, - попстине вещь поразительная».
В этом театре он восхищается танцами Вик и Росси, пением Консолини и Каррары: «Легкая, изящная Басси, достойная соперница Росси, с лицом Венеры, телом Эвтерпы, осанкой Нимфы и, что еще важнее, чистотой богини Охоты. О, если бы найти Добродетель в Неаполе! В театре, где так хрупок трон этого божества».
Встречался ли Львов с актерами итальянских театров? С кем свел он знакомство в Италии? Он не мог не встретиться с молодым Александром Бакуниным, обучавшимся как раз в эти годы в Падуапском или Туринском университете. Pie здесь ли произошло их знакомство, в дальнейшем, в России, перешедшее в дружбу?
Но Львов записывает об одной только встрече, знаменательной для него, - с восьмидесятитрехлетним Пьетро Бонавентуре Метастазио, достославным сочинителем многочисленных музыкальных трагедий: «3-е августа 1781 года, в Вене. Сегодня был я у Метастазия. Прием сего доброго и милого человека останется мне и без записки памятным. И записал для гордости, что видел первого нашего века драматического Стихотворца для того, чтобы Ив. Ив. [Хемницер] не хвастал, что он Руссо видел. Метастазио говорил со мною целый час, обнял и поцеловал меня, прощаясь».
