молодым пополнением Будкевич. Он уже тоже стал «старичком». Высокий, угловатый. Шагает
размашисто. И в том, как идут за ним к машинам новички, как занимают свои места в кабинах, опытный
глаз комбрига мог увидеть многое.
Вон тот, с круглым, усыпанным веснушками лицом, говорливый парень идет, словно на ногах у него
пудовые гири. В кабину не садится — вваливается, долго потом копается в ней, все что-то пристраивая.
А этот, широкоплечий, загорелый крепыш, совсем другое дело. Вроде бы тяжеловат с виду. Но идет, будто
уже на земле его подхватили могучие руки ветра. Еще секунда — замер у штурвала, готовый к полету.
Впрочем, с выводами комбриг не торопился. Ведь летчик проверяется в небе. Потому он и сам частенько
летал с теми, кого хотел узнать поближе. Однако и этого ему было мало.
— Выполнять фигуры высшего пилотажа — это еще не значит стать летчиком, — говорил он на разборе.
— Надо научиться всего себя отдавать полету, почувствовать легкость в обращении с машиной, и чтобы
она почувствовала тебя и была послушна твоей воле. Это требует многих сил, большого труда, но только
тогда ты летчик.
Сам став летчиком благодаря упорному труду, помощи друзей, он имел право так говорить. Теперь для
него в воздухе не было невозможного.
Вот на глазах всего аэродрома, выключив на небольшой высоте мотор, он четко садится у отметок. [25]
А это не так-то просто. Планировать с большой высоты легче: есть время рассчитать, а с такой — надо
особое искусство. Но техник тут же вновь раскручивает пропеллер. Смушкевич опять взлетает и опять
повторяет все сначала. И так несколько раз.
— А теперь я полетаю с кем-нибудь из вас, — обращается Смушкевич к обступившим его молодым
летчикам. — Вам это надо уметь. Вдруг мотор откажет или подобьют... Надо ко всему быть готовым. Ну, кто первый?..
Первым вызвался худощавый светловолосый паренек. Комбриг хорошо знал его. Ему было всего
девятнадцать — самый юный в бригаде.
— Что ж, Коля, давай попробуем...
Было раннее утро. Полупрозрачная дымка, обычная в этих местах в такие часы, закрывала землю. До нее
оставалось метров сто пятьдесят, когда комбриг крикнул в переговорную трубку: «Мотор отказал...»
— Понял, — ответил летчик, и сразу же исчез мерный, успокаивающий рокот мотора.
Отойти и сесть на ближнем краю поля нельзя. Поздно. Да и навстречу взлетают самолеты. За аэродромом
— река. Посадить машину можно лишь в зоне отметок. Вот в такие моменты и проверяется воля летчика, его умение подчинить машину себе.
